Ужин мертвецов. Гиляровский и Тестов. Андрей Добров

– никаких сомнений – острое отравление морфином. Даже если он был морфинистом, то умер не от своей обычной дозы, а от смертельного количества этой отравы.

      – Вот как?

      – Предлагаю все же продолжить обсуждение за чаем. Вы не против? – спросил доктор.

      Чаю мне уже совсем не хотелось – особенно после демонстрации отфильтрованной жидкости, но отказывать было неудобно, и я кивнул. Доктор подошел к двери и закричал:

      – Люба! Люба!

      Сначала я не понял, кого он зовет, но потом вдруг осознал, что служитель небольшого роста – женщина.

      – А где же ваш помощник Байсаров? – спросил я. – Помнится, он был парнем здоровым, а теперь вместо него?..

      – А теперь вот! – с улыбкой произнес Зиновьев, отходя от двери.

      В кабинет вошла Люба. Она сняла шапочку и маску, и я увидел милое девичье лицо с маленьким свежим ртом и большими серыми глазами. И волосы цвета льна, собранные в тугую прическу. Все впечатление от юной девушки портило только суровое выражение ее лица.

      – Звали, Павел Семенович?

      – Вот, Люба, познакомься. Это наша знаменитость московская, журналист и писатель Владимир Алексеевич Гиляровский. Очень интересуется мертвыми телами, правда, в основном мужского пола!

      Конечно, я давно привык к шуточкам доктора Зиновьева, но эта была какая-то совсем уж скабрезная. Впрочем, Павел Семенович, почувствовав мое напряжение, ничуть не сбился и продолжил:

      – …Но исключительно в художественном смысле. А это, Владимир Алексеевич, Люба Байсарова – родная сестра моего помощника, который, увы, отпочковался от нас и уехал в Саранск на место тамошнего заместителя главного патологоанатома. Люба у нас еще учится. В том числе и делать чай своему руководителю, и, смею сказать, она не только привлекательней своего старшего брата, но и намного способней. Не так ли, мадемуазель?

      Во время всей этой тирады ни один мускул на лице девушки не дрогнул. Она молча смотрела то на доктора, то на меня своими серыми, широко поставленными глазами, слегка наклонив головку. В наступившей паузе я почувствовал желание что-то сказать ей, как-то расположить к себе, но, кажется, сделал это неудачно.

      – Не могу представить себе, Люба, что такая очаровательная, хрупкая девушка возится с мертвецами.

      Девушка взглянула на меня холодно и пожала плечами.

      – Ну, хорошо, – потер ладони Зиновьев. – Закончим с формальной частью. Люба, подайте нам с Владимиром Алексеевичем чаю, пожалуйста.

      – Я еще не подготовила для вас того, с Мясницкой, – ответила она.

      – Это которого раздавило телегой?

      – Да.

      – Ничего, потом. Он не убежит.

      Люба кивнула и вышла.

      Зиновьев повернулся ко мне:

      – Ломовик! Груженный булыжником для мостовой! А тут пьяный – прямо под колеса. Сами знаете, ломовики колеса железной полосой подбивают для крепости – так что бедолагу разрезало на две части. А поскольку он оказался беспаспортным, да еще и по описанию походил на одного каторжника, то привезли к нам. Для проформы, конечно.

      Доктор усадил меня