H2O. Яна Дубинянская

площадь, мощеную неубедительными островками перед церковью и клубом, а в основном грунтовую, пока смерзшуюся, но можно себе представить, как непролазно здесь будет весной. Ладно. Послезавтра мне поставят новые шины.

      На неприметном сером здании церкви странноватым огненным глазом горело из-под карниза витражное окно. И не какой-нибудь там святой или символ, а многофигурная композиция апокалиптических мотивов. Каким-то образом окну удавалось ловить лучи полуденного солнца, пылая особенно зловеще, – а может, там подсветка изнутри. Спросить у Йоны.

      Йону, кстати, Олег уже почти неделю не видел.

      Он пересек площадь и вошел в лавку. После яркого дня здесь было совсем темно, перед глазами прыгал светящийся круг витража. В нос шибануло копченой и свежей рыбой. Что ее продают в рыбачьем поселке, понятно: но, с другой стороны, кто ее здесь покупает?

      – Чего надо? – осведомился из темноты бабий голос.

      – Здравствуйте, – сказал Олег.

      – Я спрашиваю, чего надо?

      В полумраке образовался ее силуэт в форме обтекаемого квадрата. Ничего, один раз пережить можно.

      – Хлеб, – терпеливо начал он, – сметану, сыр… какой-нибудь зелени, укропа, например…

      – Ишь чего.

      – Что? – не понял Олег.

      – Укропа ему, – расхохоталась бабища, и ей завторили еще как минимум три-четыре разнотембровых смеха; а ведь сразу показалось, что я в лавке один. Ну допустим, укропа у них нет и не бывает, возможно, такой заказ по местным меркам и смешон, но уж хлеба-то мне продадут?!

      Глаза привыкали к темноте постепенно, медленнее, чем хотелось бы. Какие-то бутылки и банки на полках. Рыбные ожерелья вдоль стен, как елочные гирлянды. В раскрытых ящиках рядами справа и слева от прилавка бугрилось невыясненное содержимое. Олег опустил кончики пальцев в ближайший ящик: вроде бы крупа… или мелкая фасоль?

      – Руки! – рявкнула продавщица.

      – Я не воровать пришел, – огрызнулся Олег. – Я хочу купить у вас… хлеба, если можно.

      – Им все можно, – бросил кто-то за спиной.

      – Точно-точно, – согласился другой голос. – Понаехали.

      – Скупают нашу землю.

      – На машинах гоняют.

      – Дурью маются.

      – Психи.

      Он по-прежнему не различал лиц, только фигуры, безликие, серые. Голоса переговаривались лениво, в них даже не было настоящей агрессии, так, тупое и почти безадресное недовольство. Из которого, между прочим, при желании можно вылепить все, что угодно, – но при чем тут я? И почему во множественном числе? Разве я здесь не один такой… псих?

      Правильнее всего было бы развернуться и уйти. Прожить до послезавтра без сметаны и хлеба: в конце концов, там еще полный холодильник разнообразной кулинарии. Но какого черта?!..

      Он шагнул вперед, вплотную к прилавку. Разглядел белую наколку и золотые серьги по обе стороны от квадратных складчатых щек. Пошире расставил руки и, нависнув, произнес на низких, беспощадных частотах:

      – Буханку хлеба. Одну. Немедленно.

      – Лотта, –