Красное колесо. Узел 3. Март Семнадцатого. Книга 2. Александр Солженицын

голосование в Совете депутатов, и уж конечно больше, чем вся эта Государственная Дума. Как любит выражаться Ленин – главное звено. И вот показалось теперь Шляпникову, что он это главное звено ухватил.

      А может – не его? А может – не главное? Если пойдут дела и дальше как сегодня – то сразу хлынут эмигранты. И быстро приедет Ленин – и станет за каждую ошибку бранчиво, обидно выговаривать, по своей въедливой манере. Шляпников заранее сжимался, представляя эту грызуху.

      Но так вдруг просторно раздвинулись события и возможности – поди догадайся, какую седлать.

      Кончилось безтолковое заседание ИК уже под утро, Шляпников на что силён, а пошатывался.

      Надо устроить своё постоянное дежурство здесь, в Таврическом, чтоб о каждой новости сразу же узнавать. Но даже на это нет человека, не придумаешь подходящего кого. Разве что Стасову пристроить? (Она из ссылки приехала осенью в Петербург, для свидания с престарелыми родителями, и зацепилась тут.) Хотя б на дневное время: пусть ходит как на службу и здесь высматривает. И назовём – секретариат ЦК? Она ещё какую девчёнку приспособит.

      Ну, ехать поспать. Теперь уже не пешкá мерить, теперь Шляпников мог взять и автомобиль.

      Но тут подбежал студент от телефона: сейчас звонили, что на квартиру Горького нападение банды!

      Вот те на! Так и кольнуло! И правда, не могло быть всё слишком уж хорошо. Так и должно было случиться: заметная революционная фигура! Алексей Максимыча – никак в обиду дать нельзя, он – как лучший партийный наш, он больше наш, чем меньшевицкий. Он – и деньги даёт, он в Девятьсот Пятом на своей московской квартире в дни восстания содержал тринадцать грузин-дружинников, и бомбы у него делали.

      Большевицкий закон: своих – надо выручать!

      Застёгивая пальто и нахлобучивая шапку (не снимал их и все часы заседания в тёплом дворце, некуда деть), – вышел наружу.

      В сквере перед дворцом горело три костра, около них грелись. И там-сям солдаты.

      – Я – комиссар Выборгской стороны! – закричал Шляпников не так громко, уже голоса не было, но с новым для себя тоном, новым правом распоряжаться громко вслух. – Есть автомобиль?

      И сразу тон его услышали и поняли (никто б из думских так бы крикнуть не посмел), подбежало несколько солдат-доброхотов, всё им лучше, чем мёрзнуть:

      – Есть автомобили! Куда ехать?

      Уже вели его к одному.

      – А чей автомобиль? – просто так, для интереса спросил Шляпников.

      – Военного министра Беляева! Со двора увели.

      Вот и шофёра в полушубке расталкивали за рулём.

      – Я член Исполнительного Комитета Совета Рабочих Депутатов! Заводи машину! – Отступил и крикнул: – Эй, ребята! Кто поедет на Петербургскую сторону, задание есть!

      И сразу побежала от костра дюжина охотников. Троих с винтовками впустил на заднее сидение, сам сел спереди, дверцу захлопнул, двое сейчас же легли на подножки, винтовками через крылья вперёд.

      Па-й-йехали!

      Улицы были малолюдны, но жили. Где-то изредка постреливали. То погуливали с винтовками, гурьбой. То навстречу, то стороной проносились грузовики и гудели, в кузовах торчало по несколько людей со штыками. Пешком пробирались и напуганные обыватели.

      Гнал шофёра, гнали дальше: что там с Горьким? успеем ли отбить Максимыча?

      Ну мог ли Шляпников вчера, перепрятываясь у Павловых, представить, что в следующую ночь будет ехать в автомобиле военного министра?!

      Около пожарища Окружного суда – ещё сильно калилось, и пар от уличного снега – их остановили расспрашивать и кричали «ура», – а потом они дёрнули без остановки по Французской набережной и взлетели на пустынный Троицкий мост.

      Если б не зарева за спиной, а впереди темно, нет, один есть пожарчик сильно налево, это наверно Охранное, да если б не встречный шальной грузовик на мосту со штыками, – ночь была как ночь: снежная в черноте Нева, тёмная Петропавловка, редкие цепочки фонарей там и здесь – обыкновенная петербургская ночь. Вот только зарева.

      Оглянулся налево за спину Шляпников: вся полоса дворцов была совсем темна, и Зимний – тоже.

      А небо – чистое, звёздное, морозное.

      Большим крюком объехали Петропавловку, сбросив огни, чтоб не привлечь на себя стрельбы. Нырнули в тёмный Кронверкский.

      Вот и дом Горького, в темноте его Шляпников узнаёт.

      Внешне – погрома не видно. Все окна тёмные. Парадное заперто.

      Но нельзя так оставить. Стал громко стучать.

      Швейцар не сразу вышел. Потом открывать не хотел. Но, увидя штыки, открыл.

      – Что там у вас? Какая банда? Был налёт?

      – Ника-кого.

      Шляпников не поверил. Метнулись по лестнице.

      И перед дверью Горького – ненатоптанный пол, чистота, тишина, никакого разгрома.

      Шутники какие-то обманули?

      Но и не уезжать теперь так! Всё же нажал кнопку звонка.

      Ещё раз позвонил. Там испуг,