Перечитывая Уэллса. Геннадий Прашкевич

и медведями, и мысль об эволюции начала закрадываться в мое сознание».

      Еще юный Берти прочел Вашингтона Ирвинга, и я понимаю его восторг, поскольку сам в детстве восхищался «Рип Ван Винклем» и «Историей города Нью-Йорка». Понятно, не прошел Уэллс и мимо Майн Рида с Фенимором Купером. Из журналов «Панч» и «Фан» он почерпнул свои первые представления о политической жизни; там же увидел прекрасные, стилизованные фигурки Британии, Ирландии, Америки и Франции. Эти фигурки (женские) глубоко поразили его. Как все дети, он признавал ужасную постыдность любого обнаженного человеческого тела, но почему, почему, почему, не понимал он, обнаженное женское тело так манит?

      «Любознательный юноша, – описывал позже Уэллс переживания Эдварда-Альберта Тьюлера, героя романа «Необходима осторожность», – прилежно и усидчиво трудился в конторе «Норс-Лондон Лизхолдс». В свободные минуты, еще не ведая осложнений, связанных с расширением общественных связей, он бродил по Лондону, – почти всегда в тех районах, где в окнах выставлены картинки, где стоят голые статуи, где с вызывающим видом расхаживают странные женщины и порой даже называют вас «душкой». Но нельзя было увидеть ничего такого действительно поучительного. Правда, он обнаружил существование Национальной галереи и Южно-Кенсингтонского музея. Там можно было бродить тихонько посвистывая. Можно было посматривать искоса. Потом осмелеть и смотреть прямо. Удивительно, до чего статуя или картина может быть обнаженной и все же бесстрастно несообщительной. А еще можно было подглядывать в окна. Против окна его спальни тянулась мансарда целого ряда домов на Юстон-роуд. Там каждый вечер ложились спать – в частности, одна молодая женщина, совершенно равнодушная к тому, видят ее или нет, раздевалась догола перед маленьким зеркалом. Погасив у себя свет и стоя в темноте, он смотрел, как постепенно освобождается от одежд ее освещенное светло-розовое тело. Он видел руки и торс, когда она расчесывала волосы. Взобравшись на стул, видел уже большую часть всей ее фигуры. Но никогда не мог увидеть всего. Она зевала. Еще мгновение – она надевала ночную рубашку, и свет гас. Тайна оставалась неразгаданной…»

      И далее: «В те годы женщины как будто старались показать себя побольше, никогда не показывая себя достаточно. Но иногда казалось, будто видишь их сквозь платье. Как-то вечером, сидя в гостиной, он (Эдвард-Альберт, – Г. П.) изучал объявления бельевого магазина в каком-то иллюстрированном журнале и вдруг поднял глаза. За письменным столом, спиной к нему, сидела мисс Пулэй. Ее светлые волосы, подстриженные как у мальчика, открывали полную круглую шею: в разрезе платья была видна светлая кожа до углубления между лопатками. И потом – линии ее тела, такие отчетливые, и голые локти, и одна нога, отставленная назад. Он едва мог поверить своим глазам: вот край чулка и над ним – целых три дюйма голого гладкого и блестящего тела мисс Пулэй – до самого подола узкой юбки. Реакция была необычайная. Ему захотелось убить мисс Пулэй. Захотелось кинуться на нее, повалить ее на пол