Дарю вам этот мир (сборник). Евгений Филенко

бабушка?!

      Пирогов схватился за голову.

      – Я схожу с ума, – произнес он. – Я – в разбитом планетолете, в приборном отсеке. Мой астероид черт-те где. Но ты, твоя комната, твоя бабушка!.. Что со мной?

      – Не знаю, – промолвила Таня. – А кто мне объяснит, со мной-то что?

      Пирогов поймал ее взгляд, как утопающий соломинку.

      – Нет, – заявил он. – Нет. Так не бывает. Это невозможно!

      – Не кричи на меня, – сказала Таня укоризненно.

      – Да разве я кричу, – пробормотал он. – Но ты пойми: если я поверю во все это, погибну окончательно. У меня же появится надежда на избавление, я тогда свихнусь, если все окажется лишь сном, если вдруг оборвется ниточка, связавшая нас…

      – Мне кажется, я тоже не переживу. – Таня шмыгнула носом от жалости к себе.

      Пирогов протянул к ней руку.

      – Елки же зеленые, – проговорил он. – Вот сейчас дотронусь до тебя и сразу проснусь. И вообще больше не стану спать, до самой смерти. Жаль, конечно, такой хороший был сон. Но иначе можно спятить.

      Пальцы его уперлись в невидимую преграду. Он налег на нее всем телом. Таня сквозь слезы смотрела, как он пытается прорваться к ней. Медленно, будто лунатик, она встала из кресла и шагнула ему навстречу. И попыталась поймать его руку.

      Их руки прошли одна сквозь другую.

      – Бесполезно, – вдруг произнес Пирогов совершенно спокойно. Он поднял кулаки и стукнул в незримое препятствие. – Знаешь, что мне мешает? Стенка приборного отсека. Меня нет в твоем мире, а тебя в моем. Ничего не выйдет. Мое жизненное пространство ограничено четырьмя бронированными стенками отсека. А в твоем распоряжении – целая планета, на которой меня нет. Мы не совпадаем в пространстве на миллионы километров.

      Он стоял на коленях, уперевшись ладонями в стену, которой не существовало для Тани. В двух шагах от него Таня, сидя на полу, рыдала в три ручья и утирала слезы рукавом халатика. В этот миг ей ничего не надо было – только бы распался, провалился в тартарары разделивший их барьер.

      Когда не осталось больше слез и Таня смогла разлепить мокрые ресницы, она была одна в комнате.

      «Я дура, – подумала она. – Обыкновенная слезливая дурочка. Действовать надо, а не слезы точить».

      «А надо ли? – подал голос откуда-то из глубин ее души червячок сомнения. – Ведь все может начаться сызнова – преследования, предложения, воздыхания. И потом – надо будет куда-то идти, кому-то что-то доказывать, а это так утомительно! Можно просто смолчать, убедить самое себя (и это совсем нетрудно), что ничего не было, а был один лишь горячечный бред. Стиснуть зубы, зажмурить глаза, пережить однажды – и освободиться навсегда!»

      «У, поганка», – обругала себя Таня.

      8.

      – Здравствуйте. Моя фамилия Леонтьева. Меня зовут Таня.

      – Очень рад.

      – Простите, что беспокою вас…

      – Минуточку. Я не вижу никаких оснований к задержке старта «Танкера-25», а доводы ваши малоубедительны! Неустойка за ваш счет… Слушаю вас, Нина.

      – Меня зовут Таня.

      – Простите.

      – Три дня назад вы прекратили