Города монет и пряностей. Кэтрин М. Валенте

Я их почти не знал. Мать держала меня у своей груди, будто у неё не было других сыновей, словно шесть других ртов не сосали её молоко и двенадцать других красных ручек не дёргали её за волосы. Отец дал мне цифру вместо имени и вернулся к выпивке.

      Разумеется, я был ребёнком и понимал лишь то, что мать меня любит, а отец – нет… Моё сердечко знать не знало, что и её объятия, и его пропахшее вином молчание уходили корнями в один и тот же день – день, который поджидал их как яма посреди дороги. Откуда мне было знать, что они девять месяцев молились о девочке, ели варёную змеиную требуху и обмывали живот моей матери водой из тайных источников. Но родился ещё один сын, а мои родители всегда были набожными, точно паломники, и честными, как муравьи.

      У моего народа седьмой сын седьмого сына – знак благодати, а на благодать следует ответить, за благодать надо платить. Когда наступает седьмой день рождения, такого мальчика укладывают на склоне холма, привязав к пяти вбитым в землю белым деревянным колышкам, и оставляют на милость Звёзд. Седьмой сын платит за восьмого и девятого, и за первого внука, и за пятую внучку. Справедливая сделка, не так ли? Один ребёнок против дюжин, которые выстроились и ждут шанса родиться, пока малыш лежит на холме и трясётся под дождём.

      Так было всегда, и, если в какой-нибудь грязной крестьянской хижине решили повременить с небесным долгом, уж точно не в моей.

      В общем, мать поцеловала меня, отец же не захотел и взглянуть в мою сторону: ей пришлось самой меня привязывать далеко от наших полей. Руки матери дрожали, когда она вбивала колышки в мягкую землю и затягивала верёвки так туго, как только осмелилась. Я сказал, что она не обязана так поступать; можно сообщить всем, будто до меня родился ещё один сын, мёртвый, и Звёздам хватило бы одного серого мёртвого младенца. Я ведь хороший мальчик, и мать не должна оставлять меня там, где темно и холодно. Она плакала, когда в последний раз поцеловала меня в лоб, неуклюже прильнув к моему распятому телу и пытаясь обнять. Материнские слёзы падали на моё лицо, попадали на губы, и другой воды у меня не было. Она сказала: «Никто не знает, что происходит с седьмыми сыновьями… Может, это что-то прекрасное, особенное». Но глаза у неё были мёртвые, я не мог смотреть, как она врёт.

      Через некоторое время мать ушла, и я стал глядеть вверх, на Звёзды, и не верил, что они живые… Да и как я мог? Это было смешно. Какие Звёзды могут желать мальчишек на съедение? Или, если речь не об ужине, – чтобы запрягать нас в телеги, отправлять на сбор вишни либо чего-то ещё, что необходимо Звёздам. Живые Звёзды были героями детских сказок, а я не был ребёнком. С ребёнком бы никто так не поступил! Выходит, я мужчина, а мужчины смелы даже в темноте и когда им холодно.

      Наверное, я уснул… Должен был уснуть, потому что помню, как проснулся, учуяв запах горячих ламп и горящей травы. Горел свет, потускневший до воспоминания о серебре, а мои верёвки, развязанные, валялись на траве рядом со мною. Я сел и растёр мокрые от дождя ноги, онемевшие до самых лодыжек; вместе с болью в них начала возвращаться жизнь, и я попытался