Преступно счастливая. Галина Романова

смуглую кожу бледно-желтой. Он бы заставил его пальцы мелко дрожать, а взгляд метаться. Игорек бы все понял.

      Но теперь…

      Теперь он подготовился. Он справился. Времени было достаточно. Может, правда в этой яркой заставке что-то такое есть, а? И она не только дарит отдохновение уставшим глазам, но и приводит расшатанные нервы в относительный порядок?

      И он справился. Он с легкостью подергал плечами. Недоуменно округлил глаза, вздохнул с фальшивой печалью:

      – Я тя умоляю, Игореша! Ты же знаешь, что я не тот мужчина, который способен быть причиной! Это ты у нас сердцеед!

      Комплимент все сгладил. Он ему понравился. Игорек отстал. И до конца рабочего дня они проработали, почти не разговаривая. Без четверти шесть Игорек с шумом выдохнул, отключил компьютер, громко задвигал ящиками стола. Домой засобирался.

      – А ты что, снова остаешься? – Он почти обиделся. – Мы же с тобой, как негры, Богдаша! Полдня с мест не вставали!

      – Да нет, нет, тоже заканчиваю.

      Он переслал законченный документ руководству, закрыл его, поместил в папку под защитой, отключил компьютер и глянул на часы:

      – Десять минут… Игорек, может, по кофейку?

      – Легко, коллега!

      Тот снова умчался за стеклянную перегородку, загремел посудой. И поскольку к нему никто не присоединился, он начал переговариваться с Богданом. Причем орал так, что его наверняка на первом этаже слышали. Сначала что-то про новый фильм орал, у которого кассовые сборы зашкаливали. Потом снова про свой невероятно убойный коктейль.

      – Мне, наверное, следует запатентовать свое изобретение, – вынырнула в какой-то момент его бледная физиономия из-за перегородки и снова скрылась. И снова. – Это такая вещь, Богдаша! Это такой букет! Никто просто до этого еще не додумался…

      Богдан лишь лениво кивнул. Игорек даже не увидел.

      Ему не хотелось говорить, не хотелось думать. Ему ничего не хотелось. Он вымотался. Сейчас выпьет крепкого кофе, сядет в машину, поездит по городу, просто чтобы не сразу ехать домой. Может, завернет куда-нибудь поужинать. Хотя аппетита не было. Третью неделю не хотелось есть абсолютно. Вид еды, все равно какой, вызывал тошноту. Может, он болен? Маша не зря обозвала его больным уродом. Не зря…

      – Прошу, коллега. – Игорек снова расплескал кофе на его стол, когда ставил чашку. – По чашечке, и домой!

      – Какой же ты неаккуратный, Игорек. – Богдан снова полез за бумажной салфеткой. – Везде наследишь…

      – Я-то? – Тот сел на край своего стола, поставил чашку себе на живот, проговорил, понизив голос почти до шепота: – Я вряд ли так наследить бы смог, даже если бы и постарался. А вот кто-то наследил конкретно.

      – Это ты о чем?

      Кофе вдруг перестал казаться вкусным, сладким и горячим. Он застыл на его языке огненной смолой. И рука принялась подрагивать мелко и противно. А в животе сделалось пусто и холодно, как если бы он летел вниз с большой высоты.

      Почему-то ему показалось, что он знает, что в следующую минуту скажет Игорь. И тот сказал:

      – Машка-то,