Созвездие гадкого утенка. Алла Пятибратова

хание. Шеф сердится. Извольте выслушать и намотать на ус. А если вы успели побриться сегодня, вам же хуже.

      Оу, неужели все? Наверно, торопится сегодня. Шефьи глаза закончили метать молнии, однако за ними непременно должен последовать гром. Но это уже не так страшно. Можно начинать дышать заново. Только бы он не запнулся о мою лохматую голову и нечаянно отпущенную на волю ухмылку…

      Марина остановила взгляд на голой веточке, прижавшейся к оконному стеклу. Интересно, почему она оказалась одна такая среди покрытых ярко-зелеными листьями ветвей? Мы с тобой родственницы, успела подумать Марина, но как следует проникнуться родственным чувством к одинокой ветке ей не дали.

      – А тебя это касается больше всех остальных! – выдернул ее грозный голос и выставил посреди кабинета на всеобщее обозрение и порицание.

      Ну, как же мог шеф проскочить мимо ее физиономии, так и не научившейся принимать скорбное выражение в необходимые моменты.

      – Не демонстрируй отсутствующий вид так старательно, знаешь ведь, что к тебе обращаюсь. Марина!

      Знаю, знаю, и незачем рявкать. А то что могут подумать новенькие, они ведь еще не изучили правила жизни в нашем отдельно взятом дружном коллективе, господин главный редактор.

      – Сегодня, несмотря на то, что вы все нагло филонили целую неделю и не заслуживаете… Да ничего вы не заслуживаете! И все же я вынужден сказать вам. В семь часов вечера всем без исключения быть во «Флибустьере». Нет необходимости рассказывать, где он находится? Почему всем? Потому что там будет не банальная тусовка. Должны огласить итоги конкурса по освещению деятельности наших дипмиссий. Разведка донесла, что мы взяли две премии. Правда, не уточнили, какие. Вот там и узнаем. Повторяю: быть всем. Да приоденьтесь, не позорьте меня. Марина, душа моя, а повернись-ка сюда. Тебя это касается особо. Ты меня поняла?

      – Ерничаешь, да?

      – Что вы, как можно! – Марина для убедительности округлила глаза.

      – У тебя в наличии имеется хоть что-нибудь приличное?

      – Из одежды? Да, конечно. Приталенные вечерние джинсы и кроссовки на шпильках подойдут?

      По кабинету прокатился сдавленный хохоток. Когда на планерке шеф заводил с ней разговор, все будто начинали играть в охотников. Затаив дыхание, они замирали в кустах и ждали, когда порхнет первая утка, подняв с болота всю стаю, и подаст сигнал, что пора лупить из ружья. Так, кто-нибудь, не выдержав, подавал первый смешок, а за ним и все остальные начинали смеяться, уже не обращая внимания на сердитый тон шефа и его грозно сверкающие глаза.

      – Так, все быстро удалились, пока я кого-нибудь не убил на месте! А ты исчезла первой! – он махнул рукой в сторону двери.

      – Ой, Иван Данилыч, начните убивать с меня, пожалуйста! Тогда у меня будет уважительная причина, чтобы не ходить в этот, как его… – Марина наморщила лоб. – Господи, и кому только в голову пришло так назвать ресторан? Этот шутник вообще в курсе, что такое флибустьер?

      – В курсе, в курсе! Там цены пиратские, – хохотнула Динара, схватив Марину за руку и подталкивая к двери. – Пойдем быстрее, пока отпускают…

      Динара всегда старалась ускользнуть из кабинета редактора первой. Она не выносила, когда на нее повышали голос хотя бы слегка. Из всех обещавших стать конфликтными ситуаций Динара умела выходить, не замочив даже кончики пальцев на ногах. Марина ей завидовала. Потому что сама, считая себя человеком совершенно не конфликтным, умудрялась регулярно вступать в споры. Правда, обычно заканчивала их на третьей минуте своей коронной фразой: истина в споре не рождается, потому что спорящие не слышат друг друга. И убегала, ничуть не заботясь о том, что оставляла того, с кем только что о чем-то горячо спорила, в замешательстве.

      Первым делом, добравшись до своего кабинета, она включила электрический чайник. После планерки у нее неизменно возникало желание срочно выпить крепкого кофе. Одной или с кем-нибудь. Кофе Марине был нужен, даже если шеф не цеплялся к ней, что, впрочем, бывало не так часто. Начальник любил ее, и поэтому всегда находил повод придраться. За два с половиной года Марина так привыкла к подобному проявлению отеческой любви, что чувствовала себя обойденной, когда шеф не устраивал ей публичной порки.

      Открыв шкафчик и заглянув в банку, она с огорчением обнаружила, что кофе остался на донышке. А ведь кто-то щедрый подарил его всего неделю назад. Вот, сказала она самой себе в который раз, стоит завестись приличному напитку, как в мой кабинет начинается паломничество. Вся редакция тут же становится сильно кофепьющей.

      – Не напасешься на вас, – пробурчала Марина.

      – Что, лапонька? Ты что-то сказала? – в открытую дверь заглянул ее напарник по кабинету Антон Селивоник.

      Она схватила пустую банку из-под кофе и замахнулась на него.

      – Ты, собака небритая, ты когда-нибудь усвоишь, что я не…

      – Ты не лапонька, ты не лапонька! – Антон два раза ударил себя кулаком по лбу. – Когда-нибудь я это усвою. Только почему же это я – собака небритая? Как раз сегодня я побрился.

      – Ну, извини. Значит, сегодня ты –