Двери 520. Святослав Элис

на потолке кухни представляла собой жалкое зрелище – она облупилась, сквозь потолок проступили волны неряшливых разводов. Мне эти узоры даже нравились – в них каждый раз можно было разглядеть что-то новое. Но маму потолок почему-то приводил в бешенство, поэтому она не пожалела денег на мини-ремонт.

      У меня босые исцарапанные ноги, им немного неуютно на холодном паркете, но обуваться слишком лень. Я пробегаю по коридору в усыпанную осколками отскобленной краски кухню и сажусь за стол на слишком большую для меня табуретку. Дядя Витя старательно красит потолок, стоя на опасно пошатывающейся стремянке.

      Мне нравится дядя Витя, хотя он немного туговат на ухо и всегда полупьян. Его футболка, штаны и лицо заляпаны краской, но работает он явно с удовольствием, даже высовывает наружу кончик языка, обнажая кривые пожелтевшие зубы. От него всегда исходит запах водки, краски и дешёвых сигарет, а лицо у него доброе, открытое, глаза – пронзительно-голубые, алкоголически-блестящие.

      Вчера он рассказал мне столько интересных историй, что я не ленюсь смиренно качать ногами, сидя на табуретке и ожидая, пока он слезет, чтобы рассказать ещё одну. Дядя Витя только несколько недель назад переехал из Бийска. Из его рассказов Алтай казался мне каким-то волшебным местом. Он говорил о том, как легко там в лесу встретить медведя. Оказывается, самое страшное – увидеть медведя весной. Осенью они безобидны, как собачки, их можно подкармливать хоть с рук, они лазают по помойкам, едят дохлых ворон, обсасывают малину (сами косточки и ягоды не едят, только надкусывают и пьют сладкий сок). Но стоит увидеть медведя весной или, того хуже, где-нибудь в феврале, как он тут же несётся к тебе, чтобы разорвать, ведь ему нужен белок, и никуда от него не спастись, даже на дереве. Единственный выход – стрелять прямо в пасть и ни в коем случае не в сердце, раненный медведь буйствует невероятно.

      «Я сам этих мишек, наверное, штук пятнадцать подстрелил», – признался вчера дядя Витя, лениво выпуская клубы дыма. После этого признания он перешёл на какой-то алкоголически-учительствующий тон (видимо, предполагалось, что я тоже когда-нибудь буду охотиться на медведей). Так я узнала, что, убив медведя, нужно его хорошенько продать. Первым делом надо отрезать от печени желчный пузырь – это самая дорогая часть. Если постараться, можно и шкуру аккуратно с него снять, тоже купят. А мясо – его на салазки и повёз домой, по вкусу-то как корова, можно долго ещё есть.

      Пока я вспоминала вчерашний рассказ, дядя Витя заметил меня и неторопливо спустился со стремянки, улыбаясь своей доброй кривозубой улыбкой. Он отложил кисточку на заляпанную ступеньку стремянки, достал из кармана жестяную коробочку с папиросами, взял с плиты коробок спичек и закурил. Многозначительно выпустив клуб желтовато-серого дыма, он сел ко мне за стол.

      – Расскажите мне ещё про Алтай! – требую я. Дядя Витя задумчиво затягивается, чешет себе живот, а потом начинает рассказывать историю про озеро Ая. Только сейчас я понимаю, какое огромное влияние оказал на меня образ