Стрелецкий бунт. Роман. Вера Гривина

дорожном кафтане; Нарышкин – маленький, толстобрюхий, с жиденькой бородкой, в охабне (после смерти государя Федора Алексеевича многие бояре вернулись к привычной одежде) из дорогой парчи.

      Благословив гостей, патриарх указал им на лавку и заботливо поинтересовался:

      – Яко же ты до Москвы добрался, Артамон Сергеевич? В пути с тобой ничего не приключалось? Наши дороги опасные.

      – Я, слава Христе, опасность не встретил! – ответил Матвеев. – Вот за вас у меня было беспокойство…

      – Зря ты беспокоился, – перебил его Кирилла Полиектович. – Как нами задумывалось, так оно и случилось. Мы своего добились! Мой внук – государь всея Руси!

      Иоаким невольно поморщился. Что за неприятная у отца царицы Натальи привычка – присваивать себе чужие заслуги. На самом деле он до самой смерти Федора Алексеевича боялся лишнее слово сказать. Даже сыновья Кириллы Полиектовича вели себя решительнее, чем их отец.

      – Не мы добились, а Господь сотворил, – поправил патриарх Нарышкина. – Инако и быть не могло! Царевич Иван вельми хвор и слаб. Ему не по силам царствовать.

      – Не по силам, – поддакнул ему Матвеев. – Не удержит он скипетр и державу.

      Кирилла Полиектович заворчал:

      – Федор Алексеевич, царствие ему небесное, тоже был хворым, а правил нами шесть лет и законы старые успел потревожить. Ему вон прежняя одежа чем-то не угодила! Все теперь носят куцые кафтаны. Срам один вместо степенности.

      – Не велика беда – одежа, – назидательно заговорил Иоаким. – Тем паче, что покойным государем было велено носить наше платье, татарами отмененное. Не зазорно воротить доброе и отречься от худого. Вон нами местничество изничтожено, поелику от великой гордыни и великий грех случается. В добрых делах Церковь государю всегда была, есть и будет опорой. Но зачем Федор Алексеевич привечал иноверцев? Их надобно гнать прочь, оставляя токмо согласных окреститься! Не должно быть на православной земле ни язычников, ни магометан, ни латинян, ни лютеран, ни иных гонителей веры православной!

      – А куда же девать татар? – удивился Нарышкин. – Они же к нам не из-за моря явились.

      – Крестить силком! – отрезал патриарх. – Нельзя в Российском царстве допускать поношения веры православной. Прежние государи больно любезничали с иноверцами и даже дозволяли им начальствовать над русскими. Пущай царь Петр Алексеевич станет заступником благочестия, а покуда, в виду его малолетства, позаботитесь о благе нашего народа вы, яко опекуны юного царя.

      Артамон Сергеевич нахмурился.

      – Кто ведает, что с царем Петром станет лет через десять? Вон Федор Алексеевич был кротким, но на своем всегда умел настоять. Мне уже поведали, как он своего родича, боярина Милославского, прогнал.

      – Поделом гордецу Милославскому! – злорадно воскликнул Кирилла Полиектович. – Нечего ему было поносить на всех углах царицу