Под небом голубым. Мария Метлицкая

локольчика, предваряющего объявления. Все им было незнакомо и вновь.

      В кресле, прикрыв глаза, сидел крупный, полнотелый батюшка. Паломницы с надеждой бросали взгляды и на него – он-то не бросит, поддержит своих прихожанок.

      Рита стояла, отвернувшись к взлетному полю. Лицо ее было напряжено, брови сведены к переносью, а взгляд, как всегда, в никуда…

      Точнее – не как всегда, а как в последнее время.

      Жаров с минуту разглядывал жену – очень прямая спина, высокомерно вскинутая голова, юбка почти до щиколоток, серая кофточка на мелких пуговичках, шелковая косынка на голове, замотанная наподобие тюрбана.

      Ему показалось, что она шевелит губами, впрочем, к этому он тоже привык, и это было уже не так важно. Он вздохнул, откашлялся и выкрикнул:

      – Рита!

      Она обернулась, нашла его в толпе и слегка нахмурилась. Он сделал жест рукой, показывая ей, что пора на посадку.

      Она медленно подошла к нему и, не говоря ни слова, посмотрела на него тяжелым взглядом.

      – Пора! – снова вздохнул он. И, словно оправдываясь, добавил: – Объявили.

      Она вздрогнула и пошла вперед – к стойке последней регистрации.

      Он привычно двинулся следом.

      Сзади них пристроились бабульки-паломницы, и Рита, обернувшись на них, вдруг скорчила недовольную мину.

      – К Богу едешь, – тихо шепнул Жаров, – а вот ротик кривишь, – и он кивнул в сторону бабок.

      Жена не повернула головы в его сторону.

      Бабки и вправду суетились, нервничали и оттесняли Риту в сторону – вот и причина ее недовольства.

      Наконец расселись в салоне. Рита у окна, он в середине. Рядом оставалось пустое место.

      Паломницы, казалось, чуть успокоились – сели впереди них, и запахло вдруг ладаном, глаженым бельем и… старостью.

      Сбоку сидела семейная пара – он был в светском, а она, его спутница, в длинном, до пола, шелковом платье и красивом, видимо праздничном, расшитом шелком, хиджабе.

      Женщина была очень красива, но глаз не поднимала.

      «Шехерезада, – подумал Жаров, – как хороша!»

      Наконец появился молодой человек с длинными пейсами, закрученными в спиральку, и в черной шляпе с высокой тульей. Он вежливо и приветливо кивнул, расположился рядом и достал планшет. Жарову стало весело. Вот чудеса, боже правый! И вправду святой город. Всем там есть место – и тем, и другим. И как бы там ни было сложно, к своим богам люди все равно будут стремиться, невзирая на конфликты и войны. И всем хватит места наверняка!

      Рита откинулась на спинку кресла и закрыла глаза. Жаров расслабился, вытянул ноги и достал из кармана газету. Когда разносили обед, он тронул жену за плечо. Не открывая глаз, она мотнула головой, а он с удовольствием начал расправляться с тушеным мясом и рисом – вполне себе, вполне! Хотя после чашки пустого утреннего кофе…

      Иногда он бросал взгляд на жену – ему казалось, что она задремала. Ну и слава богу! Вот отдохнет и…

      А что, собственно, «и»? Ничего не изменится. Ничего.

      Он вздохнул, закрыл глаза и попытался уснуть.

      Борька мотался с унылой мордой, ожидая не очень званых гостей. Впрочем, морда у Левина всегда тусклая и почти всегда недовольная.

      Увидев Жаровых, Борька рванул к ним, и щербатая улыбка осветила его мятую физию. С Жаровым они обнялись, похлопывая друг друга по спине, внимательно посмотрели друг на друга, оценивая, и снова обнялись. Теперь было видно, что Борька рад старому приятелю. Рита стояла поодаль – отрешенно, словно не имела к этим двоим ни малейшего отношения.

      – Что с ней? – шепнул Жарову Борька.

      Жаров сморщил лицо и махнул рукой – потом, брат. Потом как-нибудь… После.

      Мужчины подхватили чемоданы и двинулись к выходу.

      Иерусалим жарко выдохнул им в лицо горячим дыханием и пряным южным запахом – нагретого асфальта, заморских цветов, восточных специй и… пыли.

      Небо было таким ясным, чистым и таким неправдоподобно синим, что Жаров зажмурился. Пальмы чуть шевелили длинными, жесткими, растрепанными по краям листьями. Пыльные бугенвиллеи – всех цветов, от белого до малиново-красного, – вились по заборам стоящих вдоль дороги домов.

      – Клево у вас. Просто рай, честное слово! – заерзал на сиденье Жаров и грустно добавил: – А у нас уже… Дожди и туманы… Октябрь, блин!

      – Клево, – саркастически усмехнулся Борька и, тяжело вздохнув, добавил: – Хорошо, где нас нет! А потом, октябрь – самый хороший месяц. Только дышать начали. Тебя бы в июле… Вот когда чистая жесть!

      Рита в разговор не вступала. Борька косился на нее удивленным взглядом, а потом снова вопросительно смотрел на приятеля. Жаров развел руками – что поделаешь, брат! Такая фигня!

      Жаров крутил головой, пытаясь рассмотреть сразу и все.

      Борька усмехнулся:

      – Здесь, брат, двадцать лет проживешь и всего не увидишь! Такая страна…

      На этой