Волшебный свет. Джей Эшер

облизываю шоколад с тающего леденца и бросаю его в чашку.

      – Мне кажется, хватит, – отвечаю я и делаю первый глоток. Напоминает по вкусу дешевое мятное мокко, но сгодится.

      Наконец, папа с дочкой заходят в контору и останавливаются у кассы.

      Перегнувшись через прилавок, спрашиваю девочку:

      – Нашла подходящую елку?

      Та радостно кивает, и ее личико расплывается в очаровательной улыбке, в которой не хватает одного верхнего зуба.

      – Огромную!

      Первая продажа в году! Я не в силах сдержать волнение и втайне надеюсь, что этот сезон принесет хорошую прибыль и мы решим остаться здесь еще хотя бы на год.

      Папа кидает мне ценник. На улице Эндрю заталкивает елку в большой пластиковый барабан срубом вперед. С противоположной стороны барабана натянута красно-белая сетка. Папа хватается за ствол и вынимает дерево вместе с сеткой; та раскручивается и натягивается вокруг ветвей. Теперь ветви аккуратно прижаты к стволу. Папа и Эндрю закручивают дерево в сетке, отрезают ее с одной стороны и завязывают узлом. Процесс похож на изготовление подушек из рукавов, которые делает мама Хизер; только елка выглядит гораздо симпатичнее.

      Я пробиваю первую елку в этом году и желаю покупателям счастливого Рождества.

      К обеду ноги устали и ноют от многочасового стояния за кассой и погрузки деревьев. Через несколько дней я привыкну, но сегодня вздыхаю с облегчением, увидев Хизер с пакетиком, в котором лежат остатки вчерашнего праздничного ужина. Мама загоняет нас в трейлер, мы садимся за стол, и первое, что делает Хизер – отдергивает занавески.

      – Так вид лучше, – говорит она, многозначительно вскинув брови.

      Как по заказу мимо проходят двое ребят из бейсбольной команды. У них на плечах огромная елка.

      – Бессовестная. – Я разворачиваю сэндвич с индейкой и клюквенным соусом. – Не забывай, до Рождества ты все еще с Девоном.

      Она подтягивает ноги, садится по-турецки на лавочку (то есть на мою кровать) и разворачивает свой сэндвич.

      – Вчера вечером он позвонил и двадцать минут рассказывал, как ходил на почту.

      – Ну не умеет человек вести светские беседы. – Я пожимаю плечами, откусываю кусочек и чуть не пищу от удовольствия, почувствовав на языке вкус праздничной индейки.

      – Ты не понимаешь. То же самое он мне рассказывал на прошлой неделе, и в тот раз я тоже не поняла, зачем. – Я смеюсь, а она всплескивает руками. – Я серьезно! Зачем мне знать, что в очереди перед ним стояла ворчливая старушка, которая хотела отправить на Аляску коробку устриц? Вот ты хотела бы?

      – Отправить на Аляску коробку устриц? – Я наклоняюсь и дергаю ее за локон. – Злюка ты.

      – Да нет, просто я честная. Но раз уж мы заговорили о злюках, – замечает она, – помнишь, ты бросила парня, потому что тот, видите ли, слишком сильно был в тебя влюблен? Вот это называется топтать чужие души.

      – Мейсон? Да он лип ко мне, как рыба-прилипала! – оправдываюсь я. – Хотел даже приехать сюда на поезде и навестить меня в каникулы.