Забывший имя Луны. Екатерина Мурашова

расплывалось алое пятно.

      «Рана не опасная, но бежать Оленуха не сможет,» – это Врана поняла сразу.

      – Иди в кусты, – сказала девушка и осторожно подтолкнула дрожащего крупной дрожью зверя. – Ляг там и лежи тихо. Я все улажу.

      Треск сучьев, храп коней. Лица задних всадников не видны, впереди один – с черной бородой, в красном кафтане, в длинных сапогах из мягкой кожи.

      «Кажется, это – князь,» – вспомнила Врана рассказы старой ведьмы.

      – Глядите-ка – чудо! Белый олень обернулся девкой-чернавкой! – услышала девушка, но говорившего не увидела. Впилась взглядом в вспыхнувшие темным огнем глаза князя и в первый раз пожалела, что толком так и не научилась волхвовать.

      – Кто ты? – красные губы князя шевелятся, а глаза разгораются, словно угли в очаге. – Из какой деревни?

      – Я из лесу! – твердо говорит Врана. Может быть, все еще обойдется? Они поймут, что здесь нет оленя, а есть только девушка, и уйдут…

      – Ха-ха-ха! – смеется князь. Зубы у него большие и белые.

      «Как у Волка,» – думает девушка.

      – Из леса она! Слыхали?! Эй, чернавка, я беру тебя с собой. Будешь жить на моем подворье. Янша, возьми ее к себе в седло!

      – Я останусь здесь. А вы… вы уходите отсюда!

      – Что?! Перечить?! – в углах тонких князевых губ вскипает слюна. – Взять ее!

      «Взять – меня? Ну нет!»

      В голове у Враны вспыхнуло пламя. Виски пронзила дикая боль. Чтобы удержаться на ногах, девушка выбросила вперед обе руки. Руки стали проводником желания и приказа, и сразу полегчало.

      – Уходите! Уходите!! Уходите!!! – беззвучно повторяет она.

      Вот уже заплясали, закосили глазами кони. Вот уже кто-то повернул назад. Еще, еще немного!

      – Ведьма! – крик пронзительный, истошный, совсем не мужской. Разве с ними были женщины?

      Кони понесли. С конями справиться легче, чем со всадниками. Князь оборачивается, грозит:

      – Ты еще поплатишься за это! Клянусь!

      – Ха-ха-ха! – несется ему вслед.

      Врана хохотала долго, с облегчением, сквозь брызнувшие слезы, уперев руки в бока. Потом вытащила обломок стрелы из шкуры Белой Оленухи, развела костер, приготовила отвар из сушильного корня, промыла рану. Все это делала словно во сне. С трудом добрела до знакомого валуна, упала на мох, под каменный козырек, и заснула, словно умерла, без снов, без движений. Рядом, чутко вздрагивая от каждого звука, дремала Белая Оленуха.

      В глухой чаще, где корни сплелись как змеи в смертельной схватке, а свет солнца никогда, даже в самый светлый полдень не достигал земли, нашел Врану лесовичок Онеша. Девушка сидела в развилке замшелого орешника и костяным гребнем расчесывала густые, струящиеся по плечам волосы.

      – А, мохнатый пришел! – обрадовалась она, увидев Онешу. Потом выдернула из пряди застрявший там репейник и кинула его в лесовика, приглашая поиграть.

      – Погоди баловать! – отмахнулся Онеша сухонькой лапкой. – Человек в лесу, у Ручейника в лощине.

      – Подумаешь, человек! – фыркнула