Дочки-матери. Алина Знаменская

что вы, – усмехнулась она, глядя прямо в глаза Сухому.

      Он принял ее фразу за выражение радушия и скромности. Хитро прищурившись, он погрозил Наташе пальцем, похожим на сардельку, и захохотал:

      – Вы еще не это… не успели? – И он весело подмигнул Бородину.

      Тот закурил, уже не пытаясь изображать улыбку.

      – Я чисто на минуточку. Дай, думаю, выражу почтение доктору. Типа – поклон до земли.

      Лицо его приняло подобие серьезного выражения, а затем расплылось в умильной улыбке. Он перегнулся через стол к Наташе:

      – Он меня спас. На ноги поставил.

      Наташа рассмеялась, вспомнив, как Бородин поднимал Сухого вместе с табуреткой. Глядя, как Наташа хохочет, Сухой расцвел в улыбке.

      – Ну и баба у тебя, Петрович! Ну типа сам бы…

      – Ты это… Михалыч, – пряча злость за вымученной улыбкой, бормотал Евгений Петрович. – Ты бы шел, поздно уже… Нам рано утром ехать…

      – Понял! – перебил Сухой, сложив руки на груди. – Понял! Мешать не буду! Я для тебя все, что прикажешь. Деньги нужны будут – проси. Хата – баб водить – в любое время. Я их сам тут… знаешь сколько?

      И Сухой зашелся пьяным смехом. Наташа вышла в ванную. Сквозь шум воды она слышала, как Бородин что-то втолковывает Сухому. Ему даже удалось привести своего приятеля в прихожую. Наташа слышала их голоса совсем рядом, через дверь. Сухой изъяснялся голым матом, не утруждая себя припоминанием обычных слов. Бородин поддакивал ему, вероятно, помогая одеться.

      – Погоди, я сам, – сопротивлялся Сухой.

      Наташа слышала возню, чертыхания Жени и пьяные восклицания гостя. Неожиданно голоса удалились, но по звуку Наташа догадалась, что они ушли не на лестничную площадку, а в комнату.

      – О Боже… – Она опустилась на край ванны. Ей казалось, что этот кошмар никогда не кончится. Еще несколько минут, и она вылетит в прихожую, схватит свою сумку и побежит куда глаза глядят. Зная ее характер и предполагая, что она может чувствовать, Бородин постучал в дверь ванной.

      – Я его уже почти одел, – шепотом сообщил он.

      – Я просто счастлива, – буркнула Наташа. – А зачем он потащился в комнату?

      – Ботинки надевает. – Женя попытался усмехнуться. – Трудовая мозоль наклониться мешает.

      Бородин обнял Наташу и заглянул в глаза.

      – Ты расстроилась? Обиделась?

      – Понимаешь, я так жду наших встреч! Я бросаю дочь, вру мужу, нервничаю, отпрашиваясь с работы. Я трясусь в вонючем автобусе для того, чтобы несколько часов побыть наедине с тобой, Бородин! Я не могу передать тебе, что я сейчас чувствую!

      – А я? Думаешь, мне легко? В этом городе у меня куча знакомых, мать жены, моя мать, оба сына. Любой из них может увидеть нас, доложить жене. И она меня пасет, ни на шаг не отпускает от себя. Я как шпион! Думаешь, легко было найти эту квартиру? И вот – здрасьте вам! Ну Ташка, ну не дуйся. Сейчас он уйдет.

      Они постояли обнявшись. Прислушались. В квартире было подозрительно тихо. От недоброго предчувствия у Наташи заныло в животе.