Самоцветы. Дмитрий Мамин-Сибиряк

Дорога не близкая, так уж ты поберегайся… Тоже всякий народ попадает…

      – Да уж будьте спокойны… Не впервой! – бойко отвечал парень.

      Кожаны тоже дали путешественнику несколько хороших советов, и он отвечал им так же стереотипно. Видимо, что эта сцена родственного расставания происходила довольно часто, и все проделывали одну и ту же церемонию, как по нотам. В заключение Якунь снял свой кожан и начал кланяться в ноги поочерёдно всей провожавшей его родне.

      – Родимая матушка, прости и благослови… – говорил он, кланяясь бабе с ястребиным лицом.

      – Бог тебя простит, бог благословит… Мотри, Якунька, не обмиршись, а то лучше и глаза тебе не показывать домой… Лестовкой запорю…

      Изнемогавшая дробь станционного колокола прекратила эту сцену, и Якунька опять мог залезать в свой кожан. Когда поезд тронулся, он собрал свои пожитки в одно место, – какой-то потник, вместо постели, выбойчатое одеяло и подушку, а сам сел наверх, как ястреб, точно боялся, что сейчас же кто-нибудь из публики посягнёт на его добро. Я напрасно старался припомнить, где видел это ястребиное лицо, а, между тем, оно было совсем знакомое.

      – Да это Якунька из Токовой, едет с камнями в Париж на выставку, объяснил Василий Васильич, знавший всех и всё. – На нашей выставке в Екатеринбурге в кустарном отделе у него была своя витрина, – помните?

      – Ах, да…

      – И дошлый только народ – удивлялся Василий Васильич. – А дорогу им Самошиха показала… Она первая и в Москву, и в Петербург проникла с мурзинскими камнями, а за ней уж бросились другие, из соседних деревень. Будем в Мурзинке, так завернём и в Южакову к Самошихе в гости.

      Нужно было видеть удивление Якуньки, когда Василий Васильич подошёл к нему и прямо спросил:

      – В Париж, видно, на выставку едете?

      Якунька остолбенел и только ворочал глазами.

      – А ты как знаешь? – спросил он, наконец.

      – Сорока на хвосте принесла… – шутил Василий Васильич. – Ведь, видно птицу по полёту! Из Токовой? Ну, вот видишь… С камнями тебе сейчас некуда ехать, потому что Нижегородская ярмарка ещё далёко, столичная публика по дачам разъехалась, – ну, некуда тебе, кроме как в Париж. Пронька Самошихин, ведь, ездил в Копенгаген на выставку?

      – Это точно, Пронька был.

      – Ну, так гладкой дороги. Кланяйся там нашим, как увидишь своих.

      До станции минут десять ходу. Публика начинает торопливо собираться и вообще приходит в движение, потому что многие выходят в Невьянске. На время завод скрывается за леском.

      – Сударыня, читали вы книгу «Об уме и познании», сочинение господина Ипполита Тэна? – спрашивает за моею спиной мужской голос.

      – Нет, – отвечает молодой женский голос. – «Ниву» выписываем.

      – «Нива» – это пустяки-с, сударыня… журнал, можно сказать, для девиц. Да… А я, знаете, когда прочитал книгу господина Тэна, то, можно сказать, прозрел. Всё теперь для меня ясно, как вот