Царство Прелюбодеев. Лана Ланитова

клюв венчал страшную пасть. Тело черной горгульи покрывали блестящие перья.

      Обе свирепые стражницы ластились к ногам Владимира, словно домашние собачонки.

      – Да погладь, ты их. Не бойся, не укусят. Они так преданы тебе.

      Дрожащая ладонь Владимира опустилась на головы этих странных созданий. Пальцы нерешительно почесали за ушком сначала одну горгулью, а потом другую. Раздался утробный клекот и повизгивания. Два гибких хвоста виляли, словно у собак, приветствуя хозяина, ушки вздрагивали от радости, крылья вздымались и тут же опускались. Горгульи прижимались к его ногам, шумно дышали. Штаны и руки испачкались их горячей слюной.

      – Довольно. Кыш. Идите-ка на место, – приказал Виктор, – они будут хорошо охранять тебя и слушаться во всем. Когда услуги их тебе нужны не будут, они превратятся в камень. Ты позовешь их – они снова оживут. Приятные создания. И ни забот и никаких хлопот, и кушать не попросят. Если только сам ты пожелаешь угостить милашек, то с радостью воспримут угощенье.

      Горгульи, поджав хвосты, немного разочарованно потрусили в глубину двора.

      – Ну что же, Вольдемар. На этом мы простимся. Пойди поспи немного. После я приду. И постепенно расскажу о цели пребывания… в аду. Если проснешься раньше, а меня не будет рядом – не теряйся. Сходи, немного прогуляйся. Здесь лес и поле, речка даже есть. Здесь есть соседи – всех не перечесть. Одно прошу – будь, Вова, осторожней. Здесь доверять не стоит никому. Ну ладно, ты поймешь чуть позже: откуда что, зачем и что к чему, – Виктор еще раз улыбнулся, задрожал и пропал. Только легкая струйка дыма рассеялась в воздухе.

      Владимир вернулся в дом. Вокруг была тягостная тишина. «Я до сих пор не могу прийти в себя. Во-первых, я – умер, во-вторых – живой. Живу в аду. Но ад-то не простой… Что дальше ждет меня?» – печалился он.

      Он поднялся на второй этаж в спальню. Около стены стоял комод, над ним висело большое зеркало. Владимира тянуло посмотреться в него. Он глянул. Вид в зеркале был обычный, как при жизни, только волосы чуть взлохматились, и взгляд выдавал беспокойство – в глазах поселилась тревога, темные круги на веках говорили о смертельной усталости. «По сути дела, в зеркале моя душа. А тело? И тело вроде прежнее. А могло бы быть другое. Но Виктор, кажется, сказал, чтобы я оставил это. А что? Несмотря на усталость, оно не так уж плохо смотрится. На шее шарф мешает. Надо бы взглянуть на рану, но что-то страшновато». Пальцы потихоньку отогнули край шелкового платка – за ним не было ни крови, ни страшной раны. На месте пореза осталась лишь тонкая, едва заметная полоска. Он снял шелковый платок. Платок упал на пол, немного полежал, а потом превратился в пеструю живую змейку и уполз в щель между стеной и полом. «Вот, бесовщина! Зарезали, а я – живой. И где теперь убийца мой? Ах, Шафак – Шафак, как грустно мне! Я делал все не так», – безрадостные мысли одолевали душу.

      Он снова пристально посмотрел в зеркало: отражение вопреки его собственному желанию нахмурилось, злобно посмотрело на хозяина и скорчило противную гримасу. Владимир отпрянул от комода.