Восхождение. Кромвель. Валерий Есенков

который защищает римскую церковь, и с каким равнодушием глядит королевский флот на те бедствия, которые терпит английская торговля на всех морях от своих вооруженных до зубов конкурентов.

      Собственно, новый король не успел совершить ни одного из перечисленных прегрешений. Представители нации, разгоряченные собственными речами, всего лишь предупреждали его, чтобы он не совершал горьких и непростительных ошибок упрямого, занозистого отца. Предупреждения были не только уместны, но и понятны, ведь король Карл не имел ещё опыта управления, был молод, ему едва-едва исполнилось двадцать пять лет, все эти годы он только учился, читал умные книги, наслаждался живописью и музыкой, а с делами, с порядком и, главное, с тонкостями государственных дел, от которых зависит благо или разорение подданных, не имел случая познакомиться непосредственно близко и представлял их себе в самом неверном, фантастическом свете. Он обладал пылким воображением, он посещал Мадрид и Париж, и всё то великолепие, пышность и непрерывное чествование единовластного короля представлялись ему единственно возможными почестями и образом жизни, единственно достойными его самого. Неприметно для всех и прежде всего для себя самого он успел превратиться в идеалиста монархического самодержавия, в коронованного мечтателя, которому одному дано знать, в чем состоит благо подданных, а потому он один обязан и может это благо устроить по своему образцу, он был убежден, что он знает и любит народ, что народ бесконечно и преданно любит его и что каждым своим появлением он делает свой народ безусловно счастливым, благодарным и сытым. На самом деле он не знал ни своего народа, ни истинного положения Англии, и всё, что в фантастических образах носилось в его голове, не имело ни малейшего соприкосновения с действительной жизнью.

      Представители нации всего-навсего предостерегали его от пагубных ошибок отца, а для него их горячие речи звучали как несносимое оскорбление. Мудрый политик и ухом бы не повел, польстил бы охваченным патриотическим жаром ораторам, покаялся бы в грехах, которых не совершал, и своим представителям в палате общин строго-настрого наказал бы молчать или при случае поддакивать обличениям, в которых он сумел бы найти справедливость и пищу для размышлений, после чего получил бы от представителей нации всё, что хотел, ведь в большинстве случаев представители нации вполне удовлетворяются самой пылкостью собственных обличений. Королю Карлу были чужды эти обычные хитрости и увертки прожженных политиков. Эдуард Кларк, представлявший в парламенте короля, просидев два месяца в ненарушимом молчании, вдруг взорвался благородным негодованием и объявил, что многие ораторы употребляют неприличные выражения, которые оскорбляют величество. Тотчас вскочил с места Роберт Коттон, знаменитый ученый, из вполне умеренно настроенных представителей нации, и разразился филиппикой, полной ещё более благородного негодования и чрезмерной учености:

      – Мы не просим