Пангапу, или Статуэтка богини Кали. Константин Стогний

по нему, спрыгнул и скрылся где-то в подсобном помещении ресторана. За ним, прихрамывая, согнувшись, устремился «подбитый» администратор.

      – Дикий народ, – не сдержался Виктор.

      Он спохватился: рядом сидели представители этого же народа – Пиакор и Виктория.

      – Ну, в смысле, по роялю как по улице, – как бы оправдываясь, добавил Виктор.

      Молчание, и он почувствовал еще большую неловкость. Где-то за пределами зала, на кухне, слышался шум битой посуды и упавших кастрюль, а также крики персонала и папуаса-администратора: «Убью!»

      – За сто кина готовы убить друг друга, – опять нарушил тишину Виктор.

      – У нас и за десять кина могут убить, – спокойно заметил Виктория.

      В это время из рабочего помещения выскочил пианист со спортивной сумкой через плечо и во весь дух побежал к выходу. В дверь подсобки высунулся толстый администратор и что-то крикнул вслед на незнакомом языке. Виктор посмотрел на Пиакор.

      – Ты можешь понять, что вообще происходит?

      – Тебе объяснить?

      – Да нет, объяснить я и сам могу. Ты понять можешь?

      – Это ток-писин, второй государственный язык Папуа… – начала было Пиакор.

      – Он сказал, что музыкант уволен, – подхватил Виктория.

      – А мне почему-то показалось, что он пожелал ему счастливого пути.

      Этой фразой Виктор разрядил обстановку. Все засмеялись.

      – Ну что ж, пожелаем и себе счастливого пути, – подытожил Виктор, понимая, что ужин несколько затянулся. – Завтра встречаемся, где?

      Пиакор посмотрела на Викторию, тот кивнул головой.

      – Давайте здесь, у отеля, в час дня…

      Крохотная деревенька Хуанабада будто выступала на берег из темных глубин Тихого океана. Маленькие деревянные домики на сваях, испытавших и приливы, и отливы. Эта карликовая, можно сказать, игрушечная Венеция – начало всех начал для государства Папуа-Новая Гвинея. Именно отсюда капитан Джон Морсби, высадившись на берег в конце ХІХ столетья, начал постройку будущей столицы с нескромным названием Порт-Морсби. И она растеклась в глубь острова, поближе к горам, а ее прародительница осталась стоять на берегу, превратившись в спальный район для бедняков.

      Явар вышел из-за широкой гряды кустарника на ночное побережье. Перед ним лежала его деревня – с зеницами маленьких светящихся окошек, с худыми собаками, с крикливыми многодетными хозяйками этих лачуг. Он любил свою Хуанабаду – маленькую, уютную, в чем-то привлекательную, а в чем-то отталкивающую, в частности своей бедностью, но все же родину. Здесь, еще шестилетним мальчишкой, Явар учился вязать рыболовные снасти, помогая отцу. Здесь впервые плакал, уткнувшись в подушку, когда его родителей, ушедших в море на рыбный промысел, сожрал беспощадный океан. И он остался один с дядей, тоже рыбаком, который старше его на пятьдесят лет.

      Явар осторожно прошел по скрипучим доскам небольшого самодельного вымостка, ведущего к крайней лачуге деревни. Пару раз он чуть