Убийство матери. Марина Соколова

не любила целоваться в гардеробе, зато любила тренировать голосовые связки громкими модными песенками. Она делала это повсюду – в гардеробе, в столовой и даже в библиотеке. И не всегда в свободное от учёбы время. Ей всё сходило с рук, потому что преподаватели опасались спугнуть её индивидуальность. И ещё потому, что они были хорошими людьми. Анжелика знала, что от этих людей она пойдёт к другим хорошим людям, которые жили вместе с ней в коммунальной квартире. А в воскресенье она встретится со своими хорошими друзьями. А летом она поедет в свой родной Баку и увидит лучшую на Земле маму – с ласковыми глазами и чистыми руками.

      У мамы руки всегда были очень чистые. Она тщательно их мыла, когда фантазировала еду, когда собирала Анжелику в школу, готовилась к работе. Папы у Анжелики никогда не было. Зато у мамы была мужская профессия – штурман. Она водила корабли по морям и жила русской кавказской жизнью. Мама очень любила свою работу, море было её детской мечтой. Но пришло время, и она стала перед выбором: море или дочь. Она выбрала дочь и надолго рассталась с морем. Много лет своей жизни мама посвятила Анжелике и новой «земной» работе. Привыкать к «земной» жизни было нелегко. Но мама, как магнитом, притягивала к себе замечательных людей. Наверно, потому что обладала замечательным магнитом. А замечательные люди создают замечательную жизнь. И неудивительно, что Анжелика любила возвращаться в мамину жизнь. Она возвращалась то с горечью, то с надеждами. Иногда со стихами:

      Мы кажемся себе хорошими,

      И честными, и справедливыми,

      Непонятыми Гёте и Чайковскими,

      Вторые Модильяни – это тоже мы.

      Мы собственной бедою упиваемся,

      Себя жалея, слёзкой умываемся,

      И – всем назло – не думать мы стараемся,

      Что это эгоизмом называется.

      На этом свете всё для нас устроено,

      Для нас обкатано, объезжено, построено.

      А если что-то где-то не настроено,

      Для нас не всё успели – мы расстроены.

      Горя обидой и кипя от раздражения,

      Находим гневные мы выражения,

      Мы произносим речи возмущения

      Для собственной разрядки напряжения.

      И мы блистаем нашим красноречием

      Не на собраньи, не на званом вечере.

      Мы гневные бросаем вызовы

      На кухне иль у телевизора.

      И наша публика, щедра на почести,

      Сидит напротив, в тихом одиночестве,

      Ласкает нас словами близкими,

      Глядит на нас глазами материнскими.

      А мы бросаем в мать словами хлёсткими,

      На слух – жестокими, на ощупь – жёсткими,

      Жёлчь превращая в шелуху словесную,

      Борщ заедая болтовнёю пресною.

      Чрез четверть часа, от себя усталые,

      Мы забываем все обиды малые,

      Но будем долго помнить