День святого Валентина. Время не лечит, оно учит жить с болью. Наталья Попова

дверь. Или чтобы хоть соседи встали и вышвырнули его вон. Вступать с ним сегодня в новое сражение не было сил.

      Так прошел день первый. А дальше потекли денечки, похожие один на другой своей безрадостностью, напряжением, нуждой и попытками как-то приспособиться и просто выжить. Муж продолжал свои «гастроли», изредка просыхая на короткое время, и опять ныряя в омут беспробудного пьянства. Жить дома не жил, но навещал, будучи под «шафе», исправно. Изматывал и без того устававшую до одури Тамару, закатывая сцены ревности и праведного гнева в адрес «гулящей» жены.

      – Итак, – подвела печальный итог Тамара, – Совсем одна. Надеяться не на что и рассчитывать, кроме как на себя, не на кого.

      Родителей и родственников, даже дальних, нет. Близкими подругами, благодаря усилиям мужа и свекрови, не обзавелась. Надежда на что, что муж с рождением ребенка одумается и все встанет на свои места, испарилась окончательно. И начался долгий период выживания. Именно выживания.

      Раздумывать о том, как и на что жить, ни сил, ни времени не было. Каждый ее день был расписан буквально по минутам и подчинен расписанию сна и бодрствования младенца. Как только ребенок засыпал, она успевала убирать, стирать, готовить, ходить в магазин. Через пару недель, когда поняла, что «декретные» тают на глазах, обзвонила своих бывших клиенток и приняла первые заказы. Спала буквально 3—4 часа в сутки, но деньги, пусть сначала не такие большие, все-таки появились. Когда Павлик начинал капризничать и плакать, Тамарочка, качая, уговаривала его:

      – Сынок, ну что же ты? Дай маме время. Если мама не сошьет тете блузку, тетя не заплатит денежку, и нам с тобой нечего будет кушать.

      И малыш, как будто понимая тревогу матери, унимался и засыпал. Так и рос мальчик под стрекот швейной машины.

      А Тамара все шила и шила. И эта строчка была бесконечной, потому что мальчику с каждым днем нужно было все больше и больше. Себе она позволяла только самое необходимое, ему все самое лучшее: еда, одежда, игрушки. Она запретила себе смотреться в зеркало, потому что, глянув как-то раз мельком на свое отражение, просто не узнала себя. На нее смотрела постаревшая, усталая и сильно похудевшая женщина. От былой свежести и яркости не осталось и следа. Словно кто-то недобрый, как ее бывшая свекровь, безжалостной рукой стер ее румянец на щечках и блеск в глазах.

      Кстати, о свекрови. Через месяц после рождения Павлика раздался стук в дверь, Тамара открыла и остолбенела. На пороге стояла Евдокия Петровна со своим мужем.

      – Ну, здравствуй, невестушка! – запела приторно-сладким голосом Гюрза. – Вот, пришли с дедом на внучка поглядеть. Подарочки принесли, – и сунула окаменевшей Тамаре в руки какой-то сверток.

      – Какая я тебе невестушка?! – звенящим шепотом зашипела Тамара, чтобы не разбудить уснувшего Павлика. – Какого внучка посмотреть?! Вон пошли! Оба! Нет у вас невестки, а тем более внука нет! Никогда, слышишь, никогда не смей сюда приходить! Сын только