Анжуйский принц. Серия «Закованные в броню». Элена Томсетт

пеласгов! Откуда же такая скромность теперь?

      – Ну, извини, – развел руками смеющийся граф Энрике. – В компенсацию за прошлое, я и позвал тебя ко мне. Ты не поверишь, что я нашел! Это подлинная жемчужина! Она напомнила мне о твоей прекрасной фантазии.

      Герцог вздохнул и отхлебнул из бокала вина.

      – Жемчужина? Фантазия? – обреченно повторил он вслед за графом Контарини. – Хорошо. Что это?

      Молодой граф Контарини таинственно улыбнулся.

      – Пойдем, Луи, я покажу тебе портрет, который я обнаружил, разбирая бумаги в кладовой деда.

      – Какие только скелеты не сыпятся из старых фамильных шкафов! – философски добавил он.

      Герцог Монлери пожал плечами и без возражений последовал за графом вглубь дома. Дойдя до порога своего кабинета, Контарини на секунду остановился.

      – Самое время сказать: «Закройте глаза, герцог!» и еще больше заинтриговать тебя. Но я буду милосерден. Входи, Монлери! И если после того, как ты увидишь портрет моей прабабки, на которую, как две капли воды похожа моя маленькая польская кузина, ты не признаешь, что итальянки самые прекрасные женщины в мире, я вызову тебя на дуэль!

      – Ты уже вызывал меня на дуэль, и не раз.

      По-свойски отпихнув молодого графа от двери, герцог Монлери вошел в кабинет графа Контарини, в котором он бывал не раз еще при жизни старого графа, деда Энрике, и ошеломленно замер на пороге.

      Прямо напротив двери, на массивном дубовом столе, стоял, прислоненный к стене, большой портрет, сделанный неизвестным ему талантливым художником, судя по одежде, в прошлом веке. С портрета смотрела на него молодая, ослепительно красивая женщина, образ которой преследовал его во снах в течение последних пяти лет после ранения и последующей за этим потери памяти. Ее бледное овальное лицо было совершенно, синие глаза, казалось, смотрели прямо в его глаза, холодно и высокомерно. Длинные светло-золотистые волосы свободно вились по обеим сторонам лица и, подхваченные сзади атласной лентой, ниспадали на плечи и сильно обнаженную в низком декольте грудь.

      Не сознавая того, что он говорит и делает, изумленный герцог Монлери шагнул по направлению к портрету, и из уст его непроизвольно слетело давно забытое и, в то же время, такое дорогое и знакомое имя:

      – Эвелина!

      Весьма довольный произведенным эффектом, граф Контарини вошел следом за ним в кабинет и деловито поправил его:

      – Изабелла! Изабелла Контарини, моя внучатая тетка, кажется, так это называется.

      – Эвелина! – повторил герцог, не отводя глаз от портрета.

      – Уймись, Монлери. Я вижу, что ты уже оценил мой сюрприз.

      Контарини прошел к вделанному в деревянную панель на стене бару, вытащил оттуда новую, непочатую бутылку крепкого итальянского кьянти из погребов деда и, налив бокал, протянул его герцогу.

      – Изабелла Контарини умерла почти пятьдесят лет тому назад. Портрет был написан перед ее замужеством. Садитесь, герцог, и перестаньте