Глобальное потепление. Яна Дубинянская

Поедешь летом на Соловки, Ливанов?

      – На Соловки – хоть с тобой, – отозвался он. – Прости, любимая, хотел сказать, с тобой – хоть на Соловки.

      Извицкая хотела ответить чем-то хлестким и остроумным, но протормозила лишнюю секунду, упустила момент, после которого удар уже не считается парированным. Записала себе в личный счет на будущее. За годы более-менее близкого знакомства у нее накопилось к Ливанову немало непроплаченных личных счетов.

      Виталик насупился: вмешательство этой богемной дамочки с зелеными глазами, то ли актрисы, то ли поэтессы, разрушило их с Ливановым ситуативный союз, да и вообще отодвинуло его, Мальцева, куда-то на периферию общего разговора. Солировал теперь Герштейн. Он всегда начинал солировать, как только Ливанов отвлекался.

      – Дима, я сейчас скажу одну страшную вещь, а ты потом делай со мной, что хочешь, отказывай от дома – хотя, признаюсь, было бы жаль. Так вот. Этой стране, как ни крути, по большому счету всегда везло со властью.

      По сорокаметровой ливановской кухне прошел ропот, чем Герштейн очень вдохновился, пускай Ливанов лично в ропоте и не участвовал. Но слушал заинтересованно, это да. Неудобно зажатая у него под мышкой Катенька не смела пискнуть.

      – В какую бы задницу нас ни загоняли обстоятельства, – вдохновенно развивал Герштейн, – наша власть всегда умудрялась выкрутить ситуацию пусть самой противоестественной буквой «зю», но себе во благо. А по касательной зацепляло и всю эту страну, с которой она, власть, всю жизнь себя ассоциировала.

      – В отличие от народа, – бросил хмурый бородач, которого никто не знал по имени-фамилии, только в лицо. Но в лицо знали абсолютно все. И все обычно замолкали, когда он изволил чего-нибудь хмуро бросить, обычно малопонятного либо допускающего несколько равноправных толкований. Ливанов его терпеть не мог, но почему-то все-таки терпел, каждый раз болезненно морщась, будто жевал целый лимон со шкуркой.

      – Возьмем то же глобальное потепление, – заспешил Герштейн, заполняя гнетущую паузу. – Допустим, теперь у нас чудесный климат. Но мало ли известно в истории нищих стран, где он был еще более чудесным до потепления? Но это им не помогло, потому что на климат там плевали с высокого дерева, занимаясь делами поважнее – делили власть. А в этой стране власть неделима по определению, с чем народ смирился еще в незапамятные времена. Правда, есть еще гнилая интеллигенция, которой в этой стране положено власть ненавидеть. А почему, спрашивается? Меня лично она устраивает.

      Он панорамно оглядел собравшихся, улыбаясь с хитрым прищуром. Зафиксировал улыбку и победный взгляд на Ливанове. Тот выдержал паузу, а затем громоподобно расхохотался:

      – Ты дурак, Герштейн, – провозгласил он. – Но ты феерический дурак, и за это я тебя люблю. Давай выпьем, что ли.

      – Дим, а может быть, тебе хватит? – шепнула Катенька, снова дисгармонично выпадая из образа. Извицкая уничижительно глянула поверх ее головы, Ливанов поймал извицкий зеленый взгляд, как бадминтонный