Тысяча и одна ночь. Эпосы, легенды и сказания

крови любящих и сколько метнули стрел!

      Я чту тех возлюбленных, что злы были с любящим, –

      Запретно жалеть его и быть сострадательным.

      Да будет здоров глаз тех, кто ночь по тебе не спал,

      И счастливо сердце тех, кто страстью к тебе пленён!

      Судил ты убить меня – ведь ты повелитель мой, –

      И жизнью я выкуплю судью и властителям.

      И потом каждая из невольниц поднялась со своим инструментом и стала говорить под него стихи на языке румов. И Шарр-Кан возликовал. А после этого девушка, их госпожа, тоже запела и спросила его: «О мусульманин, разве ты понял, что я говорю?» – и Шарр-Кан ответил: «Нет, но я пришёл в восторг лишь из-за красоты твоих пальцев», а девушка засмеялась и сказала: «Если я спою тебе по-арабски, что ты станешь делать?» – «Я не буду владеть моим умом!» – воскликнул Шарр-Кан, и она взяла лютню и, изменив напев, произнесла:

      «Вкусить разлуку так горько,

      И будет ли тут терпенье?

      Представилось мне три горя:

      Разлука, даль, отдаленье!

      Красавца люблю – пленён я

      Красой, и горька разлука»

      А окончив свои стихи, она посмотрела на Шарр-Кана и увидела, что Шарр-Кан исчез из бытия, и он некоторое время лежал между ними брошенный и вытянутый во всю длину, а потом очнулся и вспомнил о пении и склонился от восторга. И они стали пить и играли и веселились до тех пор, пока день не повернул к закату и ночь не распустила крылья. И тогда она поднялась в свою опочивальню, и Шарр-Кан спросил о ней, и ему сказали: «Она ушла в опочивальню», а он воскликнул: «Храни и оберегай её Аллах!»

      А когда наступило утро, невольница пришла к нему и сказала: «Моя госпожа зовёт тебя к себе». И Шарр-Кан поднялся и пошёл за нею, и когда он приблизился к помещению девушки, невольницы ввели его с бубнами и свирелями, и он дошёл до большой двери из слоновой кости, выложенной жемчугом и драгоценными камнями. И они вошли туда и увидели другое обширное помещение, в возвышенной части которого был большой портик, устланный всякими шелками, а вокруг портика шли открытые окна, выходившие на деревья и каналы, и в помещении были статуи, в которые входил воздух и внутри их двигались инструменты, так что смотрящему казалось, что они говорят. И девушка сидела и смотрела на них и, увидя Шарр-Кана, поднялась на ноги ему навстречу и, взяв его за руку, посадила его с собою рядом и спросила, как он провёл ночь, и Шарр-Кан поблагодарил её.

      И они сидели разговаривая, и девушка спросила его: «Знаешь ли ты что-нибудь, относящееся к влюблённым, порабощённым любовью?» – «Да, я знаю некоторые стихи», – ответил Шарр-Кан, и девушка сказала: «Дай мне их послушать». И тогда Шарр-Кан произнёс:

      «Во здравье да будет Азза[103], хвори не знает пусть!

      Все с честью моей она считает дозволенным!

      Аллахом клянусь, едва я близко, – бежит она,

      И много когда прошу я, мало даёт она.

      В любви и тоске моей по Аззе, когда смогу

      Помехи я устранить

103

Азза – возлюбленная поэта Кусейира (умер в начале VIII в.), воспетая им в стихах.