Блокада. Анатолий Даров

побоялись: с ночным караулом шутки плохи. Прилегли в кустиках. Среди ночи проснулись от близкой трескотни зениток. Где-то в городе пробомбили, коротко и ясно: началось. Воздушная битва за Ленинград проиграна. Теперь тяжелые плоды поражения будут сыпаться на голову. Это была вторая бомбежка.

* * *

      В общежитии ворох писем. Почти все – довоенные… Голубые и желтые конверты блеснули последним прощальным лучом ушедшего мира и последним – на долгие месяцы или навсегда – приветом.

      Иван Якушев писал Дмитрию: «Теперь мода – писать всякие послания ленинградцам. Держитесь за землю, если будете падать. Ты же, Митря, защищай Севпальмиру во всю… Весь мой курс идет добровольно на фронт. Пока сидим без дела. Говорят, что пошлют в военно-политическое училище. Чему еще нас будут учить после трех курсов литфака? Истории партии?

      Бувай. Пиши мине, не забывай. Твой Иван».

      10. Фоновое кольцо

      На окопы друзья вернулись вовремя. Утром лейтенант с зелеными кубиками встретил их как старых знакомых.

      – Что, поворачивай назад?

      – Да, теперь уже на Тыплис, хотэл – не хотэл, все равно не проедешь.

      – Что слышно в Питере?

      – Бомбили второй раз.

      – Без вас знаю.

      – Крысы разбежались. Мы, например, ни одной не видели.

      – Не зубоскальте. Это плохая примета. Крысы и с тонущего корабля бегут.

      – Ну, ладно, старина, довольно каркать. Сам не утони здесь, в своем болоте.

      …Линия окопов пошла по болотам и граниту. С 5 часов утра до 8–9 вечера долбили и разгребали то камень, то грязь.

      – Вот видите, на чем построен наш город, – говорил студентам профессор русской истории Пошехонов, – на воде и камне, да еще на костях человеческих. Быть может, эта жестокая война разрушит славный Питер, но он вырастет снова, и на этот раз, возможно, на наших костях.

      – И пусть, пусть на наших костях, – отвечали ему хором, – лишь бы он вечно стоял на Неве.

      Работали, как «ишаки», – так докладывал сотник по начальству.

      И что за осень стояла на питерском дворе… Такой, наверно, не помнили ни Петр, ни Пушкин, а о нас говорить нечего. Голубое, летнее-летное небо плыло над оранжевой землей. Ни ветер не пролетит, ни дождь не сорвется. Только самолеты со свастикой, да бомбы, пока еще редкие, куда попало, как слепой дождь.

      После работы иногда слушали профессорские «вроде лекций». Снова пристрастились в «очко». Высокие стога сена были сценой для выступлений артистов, а иногда безобидных, почти добродушных драк, ревности и вообще драм и романов малых форм. Лозунг «Все равно война», отчаянно-равнодушный на всех языках, впутанных в тяжелый и длительный разговор, упростил чувства – хорошие и плохие. Средних чувств не бывает. Разве равнодушие – это, пожалуй, единственное. Но и оно упростилось до отупения.

      Рождались, со всеми завязками и развязками, романы.

      Одна работница в «кожанке», не только работала с Дмитрием локоть о локоть, но и спала бок-о-бок.

      Русская женщина в кожаной тужурке, героиня гражданской