Созвездие Стрельца. Анна Берсенева

он.

      Взгляд его застыл, глаза стали стеклянными. Марина только теперь заметила, что бутылка коньяка пуста. Ей он тоже наливал, но она коньяк пить не стала. Значит, один выпил всю бутылку.

      Марина посмотрела на часы. Долго они сидят на крыльце, оказывается! Не заметила, как зашло солнце, и только теперь почувствовала сумеречный холод.

      – Пойдем спать, Толя, – сказала она, вставая.

      Он взял ее за руку, снова усадил на ступеньку рядом с собой, попросил:

      – Посиди еще. Посиди со мной, Маринушка.

      Его рука была горяча, вздрагивала.

      – Посижу, – кивнула она.

      – Подожди только.

      Он ушел в дом, но сразу же вернулся еще с одной бутылкой коньяка.

      – Хватит, Толя, – сказала Марина. – Тебе хватит.

      – Нельзя это так оставлять.

      – Что – это?

      – Пожар этот. Вот здесь.

      Он коснулся рукой своей груди. Там, наверное, и горит, и, наверное, он ощущает это именно физически. Она ведь ощущает сейчас у себя в груди такую тягость, будто камень там, тяжелый, темный. А у него – пожар.

      – Коньяком пожар не зальешь, Толя, – гладя его руку, сказала Марина.

      – Залью, моя хорошая. Я себя знаю. Потерпи еще чуток – скоро…

      Следующий час Марина действительно только терпела, и если бы не острая жалость к нему – к его беспомощности перед тем, что сжигает душу, – она этого не выдержала бы.

      Понять, о чем он говорит, было уже невозможно. От слов, вроде бы и связанных друг с другом, но при этом создающих совершенно бессвязный поток, и особенно от лихорадочности тона, которым эти слова произносились, каждая минута растягивалась для нее, делалась тягучей, долгой, невыносимой. Марине никогда не приходилось такого испытывать, и это было так странно, так даже страшно, что ни ночного холода она не заметила, ни поднявшегося ветра, и только начавшийся после полуночи дождь заставил ее вздрогнуть, и то не сразу.

      Она замерзла. Ей хочется уйти. Толина рука сжимает ее руку.

      – Отпусти, – сказала Марина.

      Он не услышал, хотя не спал – глаза были открыты.

      – Отпусти, Толя, – повторила она. – Ты как хочешь, а я замерзла.

      Она чувствовала, что не просто замерзла уже, а промерзла насквозь. На крыльцо вышла в легком платье и в тапках на босу ногу, не заметила вовремя, что холодает, и вот теперь не только ноги стали ледяные, но и внутри лед, кажется. Завтра точно раскашляется, у нее всегда так бывает даже от небольшого переохлаждения, она еще в школьные походы вечно простужалась, проведя ночь в палатке…

      – Толя, я пойду! – еще громче повторила Марина.

      Он лишь сильнее сжал ее руку, так, что ей стало уже просто больно, и отчетливо проговорил:

      – Сиди.

      К кому относятся его слова? Смотрит не на Марину, а прямо перед собой. И взгляд совершенно мертвый… Ей стало страшно. Не то чтобы она никогда не видела пьяных, не под стеклянным колпаком ведь жила. Да и не делает же Толя ничего такого, что должно было бы ее