До и после политики. Александр Щипков

же о прошлом ни слова.

      Тихонько с колен его поднял

      И весело кличет слугу.

      Душа его к пиру готова.

      Он видит, что сын его понял,

      И вот он пред сыном в долгу.

      Велит привести им телёнка

      Из лучших, заклать, веселиться.

      И слуги не медлят. И стол

      Накрыт. Господину ребёнка

      Вернула чужбина. И льётся

      Вино, ибо праздник настал.

      Тем временем с поля усталый

      Старшой возвратился и слышит

      Веселье и пенье. Из слуг

      Зовёт одного, чтобы малый

      Сказал ему, что это пляшет

      За гость и с чего это вдруг.

      «То брат твой пришёл, и отец твой,

      Здоровым увидев сыночка,

      Телёнка из лучших заклал».

      Тогда, осерчав, что наследство

      Братан промотал в одиночку,

      И пляшет, он прочь усвистал.

      Отец же за сыном вдогонку

      Поднялся и вышел из дома,

      И звал его. Сын же в ответ:

      «Я рад от тебя и козлёнку

      Остался б, но вот мне солома

      За все от тебя на обед.

      Не я ли тебе в послушанье

      И службу любую работу

      Работал в то время, когда

      Вот этот твой сын прилежание

      Имел разве к шлюхам, и квоту

      Свою расточал без стыда?»

      «Но, сын мой! Всегда ты со мною.

      Моё ль – не твоё без изъятья?

      А брат твой родной пропадал.

      И вот он нашёлся. Больною

      Душа была, порвано платье…

      Был мертв он, и ожил, и встал».

      Старшой омрачился на эти

      Слова и осклабился как-то

      Невнятно. «Отец, берегись!»

      Но старец молчал. Только некто

      Вздохнул за спиною из плети.

      Овца ли? Поди разберись.

(1970 год)

      Непонятное движение-вздох за спиной у отца после предостережений старшего сына – что это? После изложения библейского сюжета следует резкий срыв в подчёркнутый психологизм, в душевную непрозрачность, романтизацию (как-никак перед нами баллада). Этот синтез довольно типичен для Охапкина.

      Помимо библейских тем для него важна и петербургская тема. Свойственен ему и некий поздневизантийский «аристократизм», а с другой стороны – модернистские метафоры, перекличка с Ахматовой, Пастернаком, Мандельштамом, барочное «совмещение далековатых идей». С третьей – подчёркнуто наивный реализм, какая-то «митьковская» открытость и непосредственность. И тогда Охапкин демонстрирует восхождение к почти музыкальным вибрациям закатного неба, чувство грустного очарования вещей на фоне весеннего подъёма или осеннего замирания природы.

      Что получается в совокупности? Археоавангард. Вот откуда при стилистических различиях внутреннее родство с автором «Большой элегии Джону