Всегда, всегда? (сборник). Дина Рубина

знаешь… – В майке было холодно, его пробирала дрожь.

      – Ну ты и разукрасила его, Ирка! – восхитился «анорак». – Он прямо весь как молодой зеленый побег!

      Девчонка опять прыснула, а он подумал – ну и втюрился ты, «анорак», в эту Ирку, на пупе вертишься, чтоб она лишний раз фыркнула. И сказал:

      – Ладно, ребята. Мой друг там, наверное, совсем перепуган. Спасибо вам огромное. Пойду я.

      – Слушай, – парень отложил банку, поднялся и снял анорак. – На, надень.

      – Что ты, зачем!

      – Надевай, тебе говорят! Околеешь! – и почти насильно натянул просторный анорак на плечи Виктора.

      Девчушка сказала:

      – Будет повод в гости прийти, – у нее оказалось круглое, очень славное лицо.

      – Вас правда зовут Ириной? – спросил он, и столько непонятного удивления было в его голосе, что «анорак» и девушка одновременно рассмеялись, и парень сказал:

      – Врет, конечно. Матильдой ее кличут.

      Виктор кивнул и пошел на вялых ногах, жалко улыбаясь. Он чувствовал себя пустым дырявым мешком, смятым и ни на что не годным. Поднявшись на холм, он обернулся. Вокруг рассыпанных по зелени ярких палаток все бродило облако на лошадиных ногах, время от времени вздымая голову на благородной шее.

* * *

      …Андрея он увидел издали. Тот стоял на скалистом выступе горы, похожем на отставленный локоть, там, где арча выгибалась саксофоном, и смотрел в его сторону. Странно, подумал он, Андрей давно должен был увидеть яркий анорак – почему он не окликнул меня?

      Он закричал, замахал руками, и Андрей стал спускаться навстречу. Когда тот подходил, Виктор заговорил громко и нервно:

      – Погоди, не ругайся. Я все объясню. Ты здорово перетрусил? – Андрей подходил молча, и странным показалось его лицо: переболевшая ненависть была в лице и во взгляде.

      – Сссук-кин сын… – проговорил Андрей сиплым шепотом. – Прогулялся? – И с чувством выматерился, что с ним редко случалось.

      Виктор остановился.

      – А… Почему шепотом? – растерянно спросил он.

      – А песни пел всю ночь, – с ненавистью просипел Андрей, прошел мимо к палатке и швырнул внутрь ненужный уже фонарик.

      Виктор только сейчас ощутил по-настоящему, что пережил, что передумал друг за эту ночь; представил, как рыскал тот по горам с фонариком, как сорвал голос, пытаясь докричаться, и вдруг такая нежность к этому обозленному мужику подкатила, что он даже засмеялся.

      – Погоди, Андрюха, – мягко проговорил он. – Ну, дай сказать… Я с того света вернулся. В сыпун угодил, чуть в ущелье не свалился. Полз по чайной ложке в час… Да я тебе расскажу – это целый роман! Меня альпинисты подобрали, чаем отпоили… – Он расстегнул анорак: – Во, видал – боевые ранения?

      – Чего тебя к ущелью понесло, идиот? – просипел Андрей, не смягчая ненавидящего взгляда.

      – Да собака пристала, дурная, одноухая…

      Он вспомнил собаку, и вдруг такая тоска и усталость навалились, что расхотелось рассказывать об этой ночи.

      – Ты водки выпей, – проговорил он виновато. – Выпей водки и ляг,