Спящий. Павел Корнев

оценить, как скоро скажется лечение на пациенте со столь серьезным расстройством критического мышления.

      – Непременно отмечу, профессор, – пообещал доктор, взял расческу и ножницы и принялся остригать мне волосы.

      – Какого дьявола вы творите?! – возмутился я, но мой возглас попросту проигнорировали.

      – Какой метод изберем на этот раз, профессор? – поинтересовался Эргант.

      Берлигер бросил возиться с эластичными лентами с железными контактами, от которых к генератору уходил моток изолированных проводов, ненадолго задумался и решил:

      – Электрическая стимуляция не дает должного эффекта, на этот раз попробуем магнитное излучение.

      – Как и прежде, сосредоточимся на задней части средней фронтальной коры?

      – Да, посмотрим, какие результаты даст подавление активности этого участка вкупе с более интенсивным медикаментозным воздействием.

      Глаза слипались, лаборатория раскачивалась и тонула в сером мареве, но, прежде чем провалиться в глубокий сон, я ощутил, как на голову мне нацепили странную конструкцию из эластичных лент и железных блях, которую подготовил профессор.

      Миг спустя я провалился в сон и вновь очутился посреди выжженной серным дождем степи, но едва неподалеку возник уже знакомый безликий силуэт, как реальность сновидения задергалась, перекрутилась и обернулась сотканной из электрических разрядов пустотой.

      Меня начали лечить от самого себя…

      Очнулся я под скрип расшатанного колесика больничной каталки. Но разбудил меня не этот противный звук, а сильный озноб. Пока пребывал в бессознательном состоянии, меня успели вымыть, и теперь больничная рубаха липла к мокрому телу, было холодно и неприятно.

      Что именно послужило поводом для водных процедур, я не знал, но электрические разряды вполне могли вызвать опорожнение мочевого пузыря или кишечника.

      Разряды! Я вспомнил о навязанном мне лечении и шумно выдохнул. Вот дьявол!

      Дьявол! Дьявол! Дьявол!

      Меня ведь так до смерти залечат! А если и не до смерти, из клиники точно не выпустят, вне зависимости от того, увенчается эксперимент безумного профессора успехом или нет.

      Надо что-то делать. Надо…

      Но пока все, что я мог, – это лежать на каталке. Еще мог дышать и моргать, говорить и слушать. Думать. Чего я не мог – так это встать и пойти. И даже воспользоваться собственным талантом был больше не в состоянии: морфий и лекарства лишили меня ясности мышления, голову словно затянул непроглядный туман.

      В палате санитары привычно ухватили меня, чтобы переложить на койку, но на этот раз пальцы Джека неожиданно разжались, и я со всего маху рухнул спиной и затылком на каменный пол. Больно не было, только с шумом вырвался из легких воздух.

      Люсьен в сердцах отпустил мои ноги и мрачно уставился на рыжего напарника.

      – Завязывай! – потребовал он.

      – А что такое?

      – Без меня. Понял?

      – Как скажешь…

      Санитары вновь взяли меня