Козел отпущения. Дафна Дюморье

с моего лица. – Ты забыл, – добавила она, – в чем ты признался мне перед тем, как отправился в Париж?

      – А в чем я тебе признался?

      – Что когда-нибудь, если жизнь станет слишком трудной, ты просто исчезнешь и никогда не приедешь домой.

      – Я забыл, что говорил это.

      – Я не забыла. Когда дядя Поль и все остальные принялись толковать о том, как плохо у нас с деньгами, и о том, что ты поехал в Париж, чтобы попытаться все уладить, – но дядя Поль не очень-то надеялся на успех, – я подумала: вот самый подходящий момент, теперь-то папа это и сделает. Я проснулась ночью, мне было плохо, и тут пришла Святая Дева и встала у меня в ногах. Она была такая печальная…

      Мне было трудно выдержать прямой взгляд детских глаз. Я посмотрел в сторону и, взяв с кровати потрепанного игрушечного кролика, принялся играть его единственным ухом.

      – Что бы ты сделала, – спросил я, – если бы я не вернулся?

      – Убила себя, – прозвучал ответ.

      Я заставил кролика танцевать на простыне. У меня возникло смутное воспоминание, что давным-давно, в те дни, когда у меня еще были игрушки, это меня смешило. Но девочка не смеялась. Она взяла кролика у меня из рук и спрятала под подушку.

      – Дети не убивают себя, – сказал я.

      – Так почему ты так бежал сюда десять минут назад?

      – Ты могла соскользнуть.

      – Нет, не могла. Я держалась. Я часто так стою. Но если бы ты не пришел, это было бы другое дело. Я бы отпустила руку. Я бы прыгнула вниз и разбилась. И горела бы вечным пламенем в аду. Но лучше уж гореть в аду, чем жить в этом мире без тебя.

      Я снова посмотрел на нее: маленькое овальное личико, коротко остриженные волосы, горящие глаза. Страстное признание потрясло и испугало меня, таких слов можно ожидать от фанатика, но от ребенка?.. Я изо всех сил старался найти подходящий ответ.

      – Сколько тебе лет? – спросил я.

      – Ты прекрасно знаешь, что в следующий день рождения мне будет одиннадцать.

      – Прекрасно. Перед тобой еще вся твоя жизнь. У тебя есть мать, тети, бабушка, все, кто живет в замке. Они любят тебя. А ты болтаешь дикую чепуху о том, что бросишься в окно, если меня здесь не будет.

      – Но я их не люблю, папа. Я люблю одного тебя.

      Так-то вот. Мне страшно хотелось курить, и я механически стал шарить рукой в кармане. Заметив это, она соскочила с кровати, подбежала к небольшому бюро, стоявшему сбоку от окна, вынула из отделения коробок и, молниеносно вернувшись, протянула зажженную спичку.

      – Скажи, – обратилась она ко мне, – правда, что корь опасна для еще не рожденных детей?

      Такая резкая смена настроения была непостижима для меня.

      – Maman говорила, что, если я заболею корью и она от меня заразится и заразит маленького братца, он родится слепым.

      – Не могу сказать. Я ничего в этих вещах не смыслю.

      – Если маленький братец будет слепым, ты станешь его любить?

      Куда девалась ее серьезность! Она принялась выделывать пируэты – сперва одной ногой, затем другой. Я понятия не имел, как ей ответить. Танцуя, она не спускала с меня глаз.

      – Будет очень грустно, если малыш родится слепым, – сказал