Проделки домового. История коррупции в России. Аркадий Макаров

Устав членов бригад коммунистического труда, где обобщались вечные Христовы истины и оголтело выдавались за свои, партийные.

      Накинув капюшон куртки на голову, я уткнулся в сложенные на коленях руки. Уютно, ничего не скажешь…

      Но подремать мне не пришлось. Тяжело, с одышкой, в потолочный люк просунулся дедок. Старичок-паучок. Кругленький, лицо в румянце, видимо, уже выпимши. Ручками отмахивается, то ли от дыма, то ли от пыли. Чихнул пару раз. Высморкался, вытер тряпицей руки:

      – Со здоровьицем тебя!

      – Взаимно! – коротко ответил я, не думая вступать в разговоры.

      – Дом-то вы что, никак рушить собрались!

      – Ломать будем, – сладко зевнул я в кулак.

      – Ну, да… Что ж… Ломать – не делать! Головка не болит! Не у каждого рабочего с похмелья х… стоит, – неожиданно добавил он известную похабень.

      Ну, дед! Ну, одуванчик с пустыря! Старый, а всё блатует. Видать за свою жизнь не одну ходку к «хозяину» делал. Сон как рукой смахнуло. Вроде на бомжа не похож. Беленький пушок на голове, лицо пухленькое, но без одутловатости, так свойственной людям, глубоко опущенным жизнью.

      Хитроватое лицо, с усмешечкой.

      – Ты-то как здесь очутился? Всех уже выселили!

      – Как-как! Живу я здесь! Закакал! На, подотрись! – дедок вытащил из-под меня жухлую газету, помял в пухлом кулачке.

      – Дед, не хами! Хоть ты и батька, – пришёл на ум Гоголь, – а я тебя ей-богу поколочу!

      Старичок-паучок так и дёрнулся всем телом, заморгал глазками, вытащил из-за пазуха чистенькую тряпицу, утёрся:

      – Вот она, молодёжь, какая! Непочётники. Страху не ведают. Мне бы тебя, как в старину, – на вилы, а я с угощеницем пришёл.

      В маленькой ручке у дедка заплескалась, зазолотела в широком луче света пузатенькая бутылка, судя по рассыпанным звёздочкам, коньяка.

      – Ну, дед, ты, прям, волшебник! В лото выиграл что ли?

      – В лото – не в лото, а похоже на то! – заспешил дед, выставляя на груде бумаг два махоньких стаканчика. – Небось, будешь? – повернулся он ко мне.

      Надо признаться, что на участке, где я вынужден был работать, выпивка входила в обычай, поэтому рабочие не обращали на нас никакого внимания.

      – Нельзя, дед, работа!

      – Работа не Алитет, в горы не уйдёт! – по-свойски похлопал начитанный новый знакомец меня по плечу. – Давай!

      А, была – не была! Почему бы не выпить? Мне приятно. Старичку – приятно! Он, старичок-паучок, как маслом протёрт. Светится весь:

      – Давай, чего ты?

      – Даю, даю! – вот уже и забылась трудовая дисциплина. Вот уже и стаканчик к руке прилип. Выпью, небось…

      Коньяк и вправду был высшего сорта. Горьковатый, но с привкусом настоящего шоколада. Того, советского, твёрдого, как стекло и бодрящего, как бразильский кофе в горячей песочнице.