Сердечному другу. Евгений Новиков

эту минуту в прихожей задребезжал звонок.

      Слуга побежал отворять, и через несколько секунд в комнату вошел гусарский прапорщик Клещев.

      – А-а-а, это ты, – разочарованно сказал Ржевский.

      – Ого, славно мы вчера кутнули! – оглядывая комнату, воскликнул вошедший.

      – Да, кутнули хорошо, – буркнул хозяин.

      – Однако, я смотрю, ты как будто не рад мне?

      – Ну, как сказать… С одной стороны, я тебе рад. А с другой, признаться, – не очень: голова всякими мыслями занята.

      Клещев стал похож на человека, который съел в гостях какой-нибудь кусок и вдруг случайно услышал, как за стенкой хозяин говорит брюзжащей хозяйке, что этого куска, съеденного гостем, совершенно не должно жалеть, что, дескать, кусок этот был никчемным и все равно предназначался дворовому псу.

      – Ну, ежели твоя голова мыслями занята… – сказал Клещев, и лицо его стало цвета бутылки дымчатого стекла с красным бордо. – Ежели, поручик, мое появление вам, – он подчеркнул это «вам» – нежелательно, то я, разумеется, немедля уйду.

      С этими словами прапорщик развернулся было, чтоб уйти, но Ржевский остановил его:

      – Да что ты обидчив, как малое дите, Клещев?! Я тебе, конечно, рад, но тут, понимаешь, такое дело странное… приходила баба…

      При слове «баба» Клещев встрепенулся.

      – Да нет, я про другое. Представляешь, Клещев, какая-то баба, то есть посыльная, сегодня утром принесла письмо. А в письме этом говорится, что некая особа ожидает от меня дите! – воскликнул Ржевский.

      – Дите?

      – Дите.

      – Это от кого ж у тебя оно будет? – удивился Клещев.

      – Хм… Как-то странно это звучит… от кого у меня будет дите…

      – Что ж тут странного?

      – Да ведь это не у меня от дамы будет дите, а у дамы – от меня. Ты что же, разницы не видишь?

      Клещев некоторое время задумчиво разглаживал усы, пытаясь сообразить – в чем, собственно, заключается эта разница, но, вероятно, так и не сообразив, спросил:

      – От купчихи Межеумовой, что ли?

      – Что ты, что ты! В своем ли ты уме! – возмутился Ржевский.

      – А что ж, она, хоть и купчиха, а особа весьма ладная, – возразил прапорщик. – И вот еще что скажу – она, то есть Межеумова, не в пример другой твоей пассии… как бишь ее… тоже такая статная, румяная… Э-э-э… Тоже на «м» фамилия начинается…

      – Москальцова, – подсказал Ржевский.

      – Да, да, правильно – именно Москальцова. Так вот Москальцова, хоть и роду знатного, хоть и поет как соловей, однако ж бедна как церковная мышь. А Межеумова, если уж говорить положа руку на сердце, конечно, не так хороша, и роду низкого, зато… – тут прапорщик внезапно замолчал, увидев, как Ржевский распахивает халат, направляясь к стоящему на полу сосуду.

      Ржевский глянул на Клещева, потом – на сосуд, потом опять на Клещева и со словами «пожалуй, опять обидишься» подхватил кувшин и поспешил в соседнюю комнату. Оттуда тотчас же раздались такие звуки, как будто бы там вдруг объявился некий