Там, где нас нет. Татьяна Устинова

спасибо, не нужно.

      Да, хорошо, положи под зеркало.

      Нет, извини, я занята.

      Да, я постараюсь не забыть, но не обещаю.

      Волков смотрел, как закипает кофе в турке – медленно берется с краев, а потом заливает серединку и поднимается коричневой ноздреватой шапкой.

      Он налил себе в большую кружку, сел, так и не решив, что именно еще сварить, и вдруг ему захотелось пожаловаться. Ну, чтобы Юля его пожалела. Она ведь жалела его когда-то – когда он уставал, болел, не знал, что делать!.. Когда с работы выгоняли, когда мама умерла, когда машину разбил, когда ногу сломал на лыжах! Совершенно точно жалела, и он помнил ее жалость – действенную, добрую, немножко перебирающую через край, немножко слишком серьезную.

      И ему так захотелось этой жалости, просто немыслимо, и он даже представил, как Юля станет хлопотать над ним, ахать, утешать, гладить по голове! Она всегда гладила его по голове, когда жалела.

      – Юль, – сказал Волков дурацким голосом, и она на него посмотрела, – ты представляешь, Сиротин вчера погиб.

      – Как? – оторопев, спросила жена. – Он же был жив и здоров, я точно знаю!

      – Ну да. А потом погиб, уже под вечер.

      – Как... погиб? Умер? У него инфаркт, что ли, случился?

      – Он в окно вывалился, – скривившись от воспоминаний, сказал Волков и хлебнул из кружки. Во рту стало горячо и горько.

      Юля помолчала.

      – Пьяный?

      – Трезвый.

      – Как он мог трезвый выпасть из окна?

      – У него в машине сигнализация сработала, он полез смотреть, не удержался и съехал с подоконника. И разбился насмерть. Милиция приезжала и «Скорая». Я Зине звонил, ночью уже.

      – Ты... поэтому так поздно приехал?

      Волков кивнул.

      – Это с ней ты ночью разговаривал?

      Волков опять кивнул:

      – Она... ну, в общем, она никак не могла успокоиться, я даже ехать к ней хотел, но потом вроде сын приехал.

      – Когда это случилось?

      – Вечером, часов в девять или после девяти!.. Я как-то плохо соображал.

      – А почему ты мне не позвонил? А, ну да...

      А, ну да!.. Они перестали звонить друг другу давно. Когда-то, в прежние, хорошие времена они друг другу звонили – так было веселее и так было легче дожить до вечера, когда они, наконец, увидятся и смогут поговорить и посмотреть в глаза друг другу.

      Очень многое проясняется, когда можно поговорить и посмотреть в глаза, и там, в прошлом, это было очень понятно, и от этого хорошо.

      Впрочем, всегда кажется хорошим то, что уже прошло, или то, что еще не наступило!.. Всегда хорошо там, где нас нет.

      Много лет, по глупости, должно быть, Волков думал, что хорошо как раз там, где мы есть!..

      Юля помолчала и еще раз на него посмотрела. Он пил из кружки, и морщился при каждом глотке.

      Ему так хотелось, чтобы она его пожалела, а она не жалела.

      «Если она сейчас скажет „Я тебе сочувствую“ или „Прими мои соболезнования“, значит, все, – вдруг глупо загадал Волков. – Значит, больше ничего и никогда не будет».

      Примите соболезнования. Сочувствие примите тоже.

      В