Любовь и жизнь как сестры. Ольга Кучкина

вы страдали от любви?

      – Я очень страдал. Я всегда очень страдал. Это так. Я был по натуре то, что называется влюбчивый человек. Я не хочу сказать ничего плохого о женщинах вообще и о тех женщинах, которых я любил, но мне было свойственно превознести женщину, поднять ее на невероятную высоту, тем больнее, конечно, были разочарования.

      – Очарование уже таит в себе разочарование.

      – Более того, чем выше очарование, тем страшнее падение с высоты.

      – А сейчас вам жалко, что вы так были очарованы и разочарованы? Очень больно было? Или сегодня вы на это смотрите как на благо?

      – Это даже не благо, это счастье. Все равно прекраснее этого в жизни человека ничего не бывает. Опять-таки неудобно приводить свои стихи, но в последней книге есть «Послание юным друзьям». Я когда-то прочел «Этюды оптимизма» Мечникова, где он объясняет на физиологическом даже уровне, что пессимизм, трагизм есть свойство юного возраста, а оптимизм – зрелого, и это очень реальное понимание вещей…

      Я, побывавший там, где вы не бывали,

      я, повидавший то, чего вы не видали,

      я, уже т а м стоявший одной ногою,

      я говорю вам – жизнь все равно прекрасна.

      Да, говорю я, жизнь все равно прекрасна,

      даже когда трудна и когда опасна,

      даже когда несносна, почти ужасна —

      жизнь, говорю я, жизнь все равно прекрасна.

      Вот оглянусь назад – далека дорога.

      Вот погляжу вперед – впереди немного.

      Что же там позади? Города и страны.

      Женщины были – Жанны, Марии, Анны…

      – Вы прошли войну, вы убивали, и сейчас молодые убивают, так что трагизм объективно существует. Но что такое война с точки зрения дальнейшей судьбы? Можно ли потом наладиться и как потом наладиться?

      – Война, я думаю, это момент незрелости человечества в целом. Как об одной личности можно так сказать, когда это связано с хулиганством, драчливостью, так о человечестве в целом. Я верю, что когда человечество созреет, войны не будут иметь места. Это сумасшествие, безумие, ненормальность. Что сказать молодым людям?.. Я, к сожалению, не вижу исхода. Опять же, люди разные, но в массе они несчастные, мне от души их жалко. Большинство из них никогда не поймет, что участвовали в безобразном, жестоком деле. Кто-то поймет в глубине своих лет. Я вижу в том, что происходит, потенциальную угрозу для общества. Уже были первые сообщения, что какие-то ребята вернулись в Волгоград и что там они творят – это жуть. Я не могу сказать, что я их осуждаю, – это бессмысленно…

      – Когда вы возвращались с войны, состояние было другое?

      – Ну конечно, другое. Меня одна молоденькая корреспондентка спросила: ведь правда, тогда было единство? Я говорю: конечно, но самое высокое единство среди рабов. От этого единства мы, к счастью, ушли. Мы пришли к разброду, но все равно это человечнее.

      – Я спрашиваю про внутреннее состояние. Похоже это было на то, что, скажем, испытывали герои Ремарка?

      – Очень отдаленно. Повторяю: мы тогда были юные рабы, ремарковские герои б�