Любовь и жизнь как сестры. Ольга Кучкина

культуры в рынок обернулся жестоким конфликтом. Говорили, что с оркестром. На деле – с кучкой людей, науськанных новым директором. Конфликт затягивался, как петля. В дело вмешались высокие чиновники. Они умело обыграли знаменитого музыканта. Светланов получил уведомление об увольнении от министра культуры: «За грубое нарушение должностных обязанностей и трудовой дисциплины, выразившееся в самоустранении от руководства коллективом…». Словно речь шла о каком-нибудь руководителе фабрики.

      Отныне он мог сколько угодно выступать с зарубежными оркестрами, но не со своим, – он, чьи свершения для русской музыки уникальны! Чиновники сделали его изгнанником. Ранимый художник не сумел перенести оскорбления. Медики считали душевное состояние Светланова спусковым крючком роковой болезни.

      Он встанет за пульт, отыграв свои последние концерты в Голландии и в Петербурге. Он думал, что придется выйти с костылем или палкой, делая перерывы в исполнении. Он простоит оба отделения и уйдет на своих ногах под гром аплодисментов.

      Через несколько месяцев, 3 мая 2002 года, его не станет.

      Так завершится трагедия гениального дирижера.

      Пройдет 40 дней, когда я приду в дом Светланова без Светланова.

      Нина Александровна, его добрый гений, жена, посвятившая жизнь мужу, осталась одна.

      Разговор, который случился естественно, сам собой, продолжался четыре часа. Кое-что я записала по памяти и потом попросила у Нины Александровны разрешения на публикацию.

* * *

      – Садитесь, есть хотите?

      – Спасибо, Нина, нет…

      – Что-нибудь приготовлю, у нас такой дом русский, не покормив, никого не отпускаем.

      – Как же вы с этими русскими привычками живете… жили на Западе?..

      – А мы и не жили на Западе. Мы там работали. Это совсем другое. И сейчас мне не нужен никакой Париж. Я буду жить только здесь.

      – Когда он умер, я думала одно: если б он слышал эти речи, которые говорились над его гробом! Он знал, что великий музыкант?

      – Он знал. Но думал, что никто не знает. И, как ребенок, жаждал все новых признаний. А их не было, или они были скупы.

      – Но как принимали его залы, здесь и там!..

      – Это правда. Англичане, американцы, наши вставали в экстазе, и столько раз!.. Я-то думаю, он вовремя умер. Он трагически воспринимал жизнь. Происходящее было для него мучительно. Он знал расцвет советского искусства. Он знал, что такое были Художественный, Большой, Майя Плисецкая, Катя Максимова, Елена Образцова, и куда все это падало, было для него непереносимо. Он пришел в Большой мальчишкой, репетировал «Царскую невесту» с Шумской, действительно царицей. Рассказывал, как она писала в блокнотик все замечания. Замечания мальчишки! Это было уважение к другому человеку и уважение к профессии. А когда его – его! – выгнали из оркестра, который он создал… Он говорил, что головой все понимает, но сердцем никогда не простит.

      – Он был целый мир и вмещал в себя мир, такие люди сверхчувствительны, и нередко их конец трагичен…

      – Он был