Смертельная любовь. Ольга Кучкина

что мы еще только учимся культуре (справедливости, правде, демократии и т. д.),– не верьте. Лукавство. Возможно, невольное, но от того не легче. Внушается, что все сейчас чему-то научатся, а следующие «все», уже ученые, наученные, прямо и начнут с культуры, правды и демократии. Увы, нет. Направление, то или иное, может стать главенствующим в обществе. Но дело это штучное. Всякий сам начинает и сам заканчивает. Сам проходит свой путь. В любые времена. В любом поколении.

      Если бы люди за все в своей жизни могли спросить и спрашивали бы только с других, с общества или государства, мы никогда бы не имели этого человека, Антона Павловича Чехова.

      Его «Чайка» считается великой театральной и драматургической загадкой.

      Великой загадкой был и остается он сам.

* * *

      В любви человек читается целиком.

      Но где ж прочесть Чехова? Никаких дневников. Только записные книжки, сочинения и письма. Есть воспоминания и последующие сочинения, где Чехов – герой, но всякий раз это отгадка автора, а не Чехов, каким был.

      В письмах сдержан до крайности, едва речь заходит о личном. Слово «люблю» появится первый раз 15 декабря 1900-го, когда прожито сорок с лишним и до конца останется меньше четырех.

      За полгода до конца: «Здравствуйте, последняя страница моей жизни, великая артистка земли русской». Адресовано Ольге Книппер, актрисе Художественного.

      Да ведь существовали и первые страницы…

* * *

      «У меня когда-то была невеста… Мою невесту звали так: “Мисюсь”. Я ее очень любил. Об этом я пишу».

      Он писал и написал пронзительной нежности рассказ «Дом с мезонином». Но кто такая Мисюсь и какой след прочертила в жизни Чехова, мы не знаем.

      Молчал.

      В ранней переписке встречается несколько раз: «барышня», «Моя она – еврейка», «сделал ей предложение», «разошелся окончательно», «Злючка страшная…»

      Евдокия Эфрос. Никак не Мисюсь.

      «У меня было мало романов»,– попадется обмолвка.

      Актриса Яворская. Начинающая писательница Щепкина-Куперник. Еще одна писательница Авилова. О них известно не от него. От них же. Или от их подруг.

      Любовь не играла важной роли? Старался не тратиться на глубокие чувства? Был не способен на них? Но отчего тогда в рассказах и пьесах «пять пудов любви»? Или эта закрытость – от высшей деликатности?

      Ярче других прочерчен след Ликой Мизиновой.

      «В Вас, Лика, сидит большой крокодил, и, в сущности, я хорошо делаю, что слушаюсь здравого смысла, а не сердца, которое Вы укусили. Дальше, дальше от меня! Или нет, Лика, куда ни шло: позвольте моей голове закружиться от Ваших духов и помогите мне крепче затянуть аркан, который Вы уже забросили мне на шею». Ну просто Елена Андреевна, которая говорит Астрову в «Дяде Ване: “Куда ни шло – раз в жизни!”»

      В другом письме – почти впрямую то, что произнесет потом Астров: «В первый день праздника вечером возился с больным, который на моих же глазах и умер».

      Теперь Чехов отдает, раздает своим героям и даже героиням себя, свое – частицами, частями, кусками. А было время, учил брата Александра «выбрасывать себя за борт всюду, не со