Никто, кроме президента. Лев Гурский

пень усатый, как малый ребенок! Потому что Звягинцев, весело хохоча, пропел мне в лицо: «И стрррасть Морррозова схватила своей безжжжжалостной рукой!..» Не знаю, кого я в этот миг сильнее ненавидел: себя за искренность, его за смех или Окуджаву за дурацкую песенку про моего однофамильца, полюбившего глупую циркачку. «Денег, Морозов, я вам не дам, – отхохотав свое, подвел баланс презервативщик. – Решение окончательное. Против истории я не попру. На Руси повелось, что Третьяковы, Мамонтовы, Морозовы не клянчили деньги, а сами давали. Кто я такой, чтобы ломать национальную традицию?» Подлец. Подлец. Можно подумать, что, окажись я Пупкин или Тютькин, он бы мне сразу открыл кредитную линию!..

      Я бережно разгладил ладонью мятую газетную страницу. Допрыгался, юморист, подумал я. Дохохотался, свистун. Смерти я ему не желаю, по-христиански, но и без моих пожеланий-непожеланий дела его швах: заложников у нас обычно живыми не отпускают, хотя деньги за них иногда берут. А порой и денег не берут. За помощь в поиске мужа Сусанна обещает миллион, но вряд ли она выкинет деньги за труп. Эмоции схлынут, денежки останутся, а она – полная им хозяйка. Тогда возникаю я с печальной мордой и готовым бизнес-проектом газеты. Который, кстати, ей уже и понравился.

      Только бы меня не опередили, внезапно испугался я. Проектов у людей навалом, важно быть первым. А то налетят, околпачат, наврут ей с три короба. Послезавтра… да нет, прямо завтра нанесу ей рабочий визит. Без предупреждения. Приор темпоре – потиор юре. Кто первый, тот и прав. Главное, продумать распорядок действий. Сперва выражаю сочувствие, затем прошу денег. Утром – сочувствие, днем – миллион. Не наоборот!

      11. МАКС ЛАПТЕВ

      Разговор заладился и без коньяка. Когда на обратном пути я стал прокручивать его в голове, то поразился, до чего ж наша беседа походила на партию в настольный теннис! Не на ту, что наспех играешь в обеденный перерыв, еле уговорив приятеля из соседнего отдела отпасовать тебе разок-другой. А на чистую партию двух полупрофи с правильно поставленным ударом. Собеседница, уловив мою манеру, быстро подстроилась под нее. Потому общаться нам было так же приятно, как перебрасываться мячиком с игроком своего уровня. Без напряжения. Без раздражения. За один спортивный интерес. Я ей – пинг, она мне – понг. Удары не гасим, подачи не упускаем, очков не считаем, на лицах – сплошное понимание.

      Исходя из моего опыта, эта легкость дается только в двух случаях, которые взаимоисключают друг друга. Случай первый: у человека, сидящего напротив тебя, далеко в шкафу припрятан тако-о-о-ой здоровенный скелетище, что для его сокрытия выстроено множество эшелонов обороны – сквозь них и полиграф-полиграфычу не пробиться. Случай второй: человеку напротив тебя просто нечего скрывать – и все тут.

      Первые минуты беседы мы с хозяйкой разбирались, как друг к другу обращаться. Ледяных «господина» и «госпожу» исключили сразу. «Гражданку Звягинцеву» и «гражданина Лаптева», посмеявшись, оставили милиции. Попробовали зайти с имени-отчества, но затем сравнили даты, прикинули, что могли