Здравствуй, душа!. В. В. Зеленский

мнению архетипических психологов, любой и каждый образ, даже самый бесспорно банальный, можно рассматривать как архетипический.

      Это постъюнгианское употребление термина «архетипический» вызывает оживленную полемику. Большинство юнгианцев сохраняют термин «архетип» и определяют его так, как это делал Юнг. Юнгианский аналитик В. Одайник вообще критикует Хиллмана за употребление названия «архетипическая психология» (Odajnyk, 1984). По мнению Одайника, во избежание терминологической неоднозначности ему следовало бы назвать школу «имагинальной психологией» или «феноменальной психологией». «Архетипическая психология, – говорит Одайник, – звучит так, словно она базируется на юнгианских архетипах, когда в действительности это не так» (Odajnyk, 1984, р. 43).

      Пример архетипической психологии довольно наглядно демонстрирует различие между академической психологией, академическим подходом к практической психологии и глубинной психологией. Последняя берет начало в реальном погружении в глубины психического – будь то личная несостоятельность, отсутствие каких-либо свойств или качеств, признание собственного поражения, фрагментация психического материала… Там, где непосредственно сам психопатологический кризис, медленный и затяжной упадок духа приводят к изменению в эго-сознании, теряются привычные координаты поступков и мыслей, предшествующее осознавание внешнего мира и себя затемняется и дезориентируется, а то, что ранее пребывало втуне и было, что называется, прочно забыто или вовсе неведомо, возвращается и всплывает вновь на поверхности сознания. Остается напомнить, что подобное «реальное погружение» в свое время осуществил и сам Юнг, весьма впечатляюще описав это состояние в своей автобиографической книге «Воспоминания, сновидения, размышления» (в частности, в главе «Стычка с бессознательным»).

      «В начале был образ» – так в форме программного заявления звучит в переводе на немецкий язык название книги Хиллмана о мире сновидений.[5] В начале архетипической психологии тоже лежит образ. Он рассматривается как данность, ничем другим не обусловленная и имеющая центр в самой себе. Источником всех образов является душа, которая, с одной стороны, создает образы, а с другой – сама из них состоит.[6]

      Непосредственной эманацией этой стороны психической деятельности являются сновидения, и, поскольку в архетипической психологии все «вращается» вокруг «soul-making» – самопроизвольного процесса создания души, сновидения оказываются в центре внимания. Душа при этом выступает в роли связующего звена между телесным и ментальным, она есть нечто третье, служащее мостом, между тем и другим.[7] Данный канал связует миры, подобно вестнику богов Гермесу. Поэтому Рафаэль Лопес-Педраса назвал его «герметическим сознанием».[8]

      Таким образом «душу»,

5

С не менее программным подзаголовком: «Наши сновидения – мосты, по которым душа соединяется с мифами». Kösel, Мюнхен, 1983.

6

Сегодня, в эпоху торжества телевизионных изображений – постоянных спутников нашей повседневной жизни, подобные теории рождают больше вопросов, чем ответов. Впрочем, образ, рожденный на экране телевизора, ни в коем случае нельзя смешивать с образом, рожденным в нашей душе, так как последнему необязательно быть визуальным – с не меньшим основанием можно говорить о поэтическом, музыкальном или математическом образе.

7

Тем самым данное мировоззрение резко противоречит дуализму – напр., дуализму Декарта, согласно которому тело и душа оказываются разделенными, так сказать, непреодолимой стеной. Джеймс Хиллман назвал эту концепцию «двойным проклятием нашего западного мифа», так как в результате стремление к совершенству становится исключительной прерогативой духа, обрекая материю на вечное прозябание в состоянии косности. При этом на полпути между тем и другим забывают третье – «душу», в которой и коренятся мифы, символы и архетипы.

8

Rafael Lopez – Pedraza: Hermes oder die Schule des Schwindelns – ein neuer Weg in der Psychotherapie, Schweizer Spiegel Verlag, Zürich, 1983.