Леший. Николай Старинщиков

Кое-кому из демократически настроенных жителей, правда, досталось испробовать резиновой дубинки. Издержки в таком деле неизбежны.

      Редкие дачники в Нагорном Иштане, оказавшиеся в будний день на своих участках, радовались выпавшей на их долю бесплатной охране. Дороги на подступах к их садоводческому товариществу были оцеплены. Ни проехать, ни пройти постороннему. Самих садоводов не велено было пропускать без садоводческих книжек, но те все-таки умудрялись каким-то образом проходить без них. Садоводы-мичуринцы радовались: пусть им наломают бока, этим ворам, которые таскают с их огородов редиску. Впредь неповадно будет. Как лето наступает, проходу нет от этих бродяг. Под горой, говорят, двое поселились такие в палатках, и один другого прикончил в потемках. Теперь, говорят, смылся из милиции – вот его и ловят. Все равно поймают. А куда ему деться из этих краев? Они вон собаку как пустят, так никуда не денется!

      Лагерь ОМОНа расположился позади деревни, за прудом. Люди в пятнистой одежде, засучив рукава, устанавливали палатки. Повар затопил небольшую походную кухню. По низине полз дымок. На ужин пошла тушенка с картофельным пюре. Пустые банки летели к стволу гигантского кедра. Часто дышала, высунув язык и исходя слюной, служебная овчарка Нельма. Она не решалась прикоснуться к вкусно пахнущим жестянкам, по опыту зная, что можно порезать язык. Смены из дозора прибывали на ужин, употребляли пищу и ложились отдыхать. Служба шла накатанной колеей.

      Дачники поглядывали издалека и поражались. Не зря люди хлеб едят. Сразу видно, что специальное подразделение прибыло. Они здесь весь лес прочешут, а беглеца найдет. Куда ему деться, холодному и раздетому. Это ведь не дом родной – считай, что тайга. Хорошо, волков еще с войны вывели, а то совсем плохо было бы ему. Но вдруг в милицейском лагере раздался сигнал тревоги – взревела сирена на одной из машин, и началась беготня. Подразделение построилось. Перед строем появился Тюменцев. За ним следовала женщина лет шестидесяти в трикотажных брюках по колено.

      – Захожу в дом, а он стоит там и трубку телефонную держит в руках, – говорила она, торопясь. – И, главное, не беспокойтесь, мне говорит, гражданочка. Негодяй! Он же ко мне залез, и он же меня успокаивает!

      – Не тревожьтесь, Варвара Филипповна, – заискивающе обещал Тюменцев, – все сделаем, что только скажете. Ваше слово для нас закон. Мы же вас знаем. Как же, как же… Губернатор специально курирует нашу службу. Если бы не его внимание, нам бы туго пришлось.

      – Я как дала ему, он и полетел. – Женщина описала полукруг пальцами, сложенными в подобие кулака. – Сразу выбежал и попятился, попятился и ушел. Почти что бегмя бежал от меня.

      – Что у вас похищено, Варвара Филипповна?

      – Что похищено? – Она задумалась. – А ничего. Не взял он ничего. Я еще толком не смотрела. Но ничего, кажись, не взял. В холодильнике водка стояла – не тронул. Продукты все в целости. Но только это уж много времени прошло. Утром он был у меня…

      – По коням, мужики, приказал Тюменцев. –