Видящая истину. Сьюзан Деннард

сумку на кровать, а Сафи даже не попыталась поймать ее, хотя проводила взглядом, чтобы понять, на месте ли книга Ноэль.

      Она была на месте: кожаные уголки торчали наружу.

      – Я учил вас искусству слов и уловок не для того, чтобы вы стали грабителями, Сафи.

      Долговязый Мустеф навис над девушкой, заслоняя собой книгу. Сафи могла лишь смотреть в его темные горящие глаза.

      Она набрала воздуха в легкие и расправила плечи. Как и Хабим, Мустеф был одет в серо-голубую ливрею дома Хасстрель.

      Он схватил ее за подбородок, как делал тысячу раз, когда она была ребенком. Повернул голову влево, вправо, ища царапины, ушибы или признаки того, что она заплачет. Но она была цела и невредима и плакать не собиралась.

      Выпустив ее, он отступил на шаг.

      – Хорошо… что Разрушенный тебе не повредил.

      От этой единственной фразы выдержка оставила Сафи, и она обняла наставника. Она всегда предпочитала Мустефа Хабиму и знала, что он связан с ней Нитью сердца более прочной, чем с кем бы то ни было еще. Они были родственными душами, она и Мустеф. Склонны скорее действовать, чем думать; скорее смеяться, чем хмуриться. Так что Мустеф мог злиться как угодно сильно – Сафи знала, что это пройдет.

      – Что, черт побери, происходит? – пробормотала она, уткнувшись в его воротник, на котором была вышита горная летучая мышь Хасстрелей. – Хабим отослал Ноэль, а она почему-то подчинилась.

      Сафи высвободилась и, прежде чем снова посмотреть на Мустефа, бросила мимолетный взгляд на книгу.

      – Твой… дядя в бешенстве.

      – Разве он не всегда такой? – Она махнула рукой и развернулась к кровати, чтобы вытащить книгу.

      Но Мустеф заступил ей дорогу и повысил голос.

      – Это серьезно, Сафи, ты должна понять. – Он взял с кровати одно из платьев. Фисташковый шелк заиграл в лучах послеполуденного солнца. – Вечером ты ему нужна.

      – Нужна я или моя магия? – Она посмотрела на платье. К ее неудовольствию, оно было довольно красиво. Сафи и сама купила бы такое, будь у нее деньги.

      – Ему нужна ты, – сказал Мустеф. – Вечером будет бал, посвященный завтрашнему открытию Военного саммита. Как ожидается, там будет вся знать трех империй, в том числе женщины и дети. Как знак всеобщего мира.

      Сафи нахмурилась. Она наконец получила ответ, но он вызвал еще больше вопросов.

      – А зачем на саммите я?

      – Потому что… – пробормотал Мустеф, снова взглянув на платье. Пренебрежительно покачав головой, он бросил его на кровать. – Вполне возможно, будет заключено еще одно Двадцатилетнее перемирие. От знати ожидают участия в переговорах. В том числе и от тебя.

      По коже Сафи побежали мурашки. «Ложь», – утверждала магия.

      – Не ври мне, – сказала она тихо. Беспощадно. – Хабим упомянул что-то о плане, который вынашивается уже двадцать лет. Я хочу знать, в чем он состоит.

      Когда Мустеф не ответил, а занялся другим платьем, более пышным, из бледно-розовой материи, и на пробу приложил его к Сафи, она оскалилась.

      – Вы