Жилец. Михаил Холмогоров

потише, потише про Ленина-то. Соседи услышат.

      – Вот видишь, Ада, мы боимся соседей. – Отважился сам наконец перейти на «ты». Получилось чуть нарочито, с усилием. Ариадна не заметила. Или сделала вид, как бы увлеченная фелициановской мыслью. – А ведь первый лозунг революции – свобода!

      – Там еще равенство и братство есть, – заметил Шура.

      – Ну, братство понятие лирическое. Первые же бои революции развалили семью. И восстал брат на брата. Тому в гражданской войне сотни примеров. А равенство… Оно-то и лишает свободы. Мы не равны от рождения. Не буду говорить о неравенстве имущественном. Но вот какой большевик мне докажет, что Пушкин равен любому смертному?

      – Александр Сергеевич новыми властями весьма почитается. «И на обломках самовластья…» – заметила лермонтоведка. – Я сама видела транспарант с этой цитатой, растянутый над Тверской.

      – В семнадцать лет все горазды государства на обломки крушить. Да только тот же Пушкин тому же Чаадаеву через три года совсем иные песни пел. «Учусь удерживать вниманье долгих дум». Я нечаянно набрел на эту фразу, часто ее вспоминаю и ловлю себя на том, что очень трудно дается удерживать вниманье долгих дум. Мы темпераментны и нетерпеливы. Нам тут же действовать надо. А уж действуем не от мысли, а от порыва, который заглушает мысль и в слепоте не видит последствий.

      – Ну Ленин-то прекрасно видел последствия. Сел на русский трон, растолкав болтунов из Временного правительства. И власть, между прочим, удержал. Уж как мы все ждали, что вот-вот прогонят этих большевиков. И где теперь эти спасители России, вожди белого движения? А в Кремле – Ленин. Хотим мы этого или не хотим, а считаться приходится.

      – А я считаюсь. И по мере сил буду вполне лоялен и законопослушен. Что вовсе не означает моей любви к советской власти.

      – Ну на нашу любовь их власть пока, слава богу, не распространяется.

      – Молодая власть алчна. Она и чувства подчинить себе потребует. Во всяком случае, их изъявления. В провинции за косой взгляд запросто можно в Чека загреметь. Там все как-то откровеннее, чем в столице. Это еще при матушке Екатерине такая пословица родилась: в столицах ногти стригут, а на Камчатке головы рубят.

      – Когда мы с тобой познакомились, ты был заметно демократичнее.

      – А я и сейчас в известной мере демократ. Народ един. Русские аристократы не меньше народ, чем крестьяне. А мы с чего-то взяли, что народ – это одни низшие сословия, отделили от него себя, таких умных и образованных, и давай свысока жалеть «меньшого брата», как бездомную собачку. А собачка-то кусачая оказалась. Не любит она, когда ее свысока жалеют. Но не это главное. Главное, при взгляде свысока ничего толком не видно и можно пускаться на любые фантазии, вбив самим себе в головы, что народ таков, каким мы его себе нафантазировали. А если что в нем не так, ну так переделаем под свои фантазии.

      Революция восстала против природы homo sapiens. Я сам был очарован совершенно утопической идеей воспитать нового человека.