Кроткая заступница. Мария Воронова

день.

      Они встречались, как только выпадала свободная минутка, и целовались, как сумасшедшие, так что у Лизы болели губы. Говорили, наверное, о чём-то, но слова терялись в мареве счастья.

      Через три дня Гриша сделал предложение, Лиза его приняла и стала жить в полном восторге от ясности своей будущей судьбы. Ей виделась маленькая комнатка в каком-нибудь далёком уголке страны, куда Гришу пошлют служить, общая кухня, и она сама в окружении детей, минимум двоих. Лиза представляла своё будущее утро, как дети начинают тормошить их с Гришей, а Лиза с притворной строгостью просит «дать папе поспать», или как она кормит ужином вернувшегося со службы мужа… Видения эти были такими яркими, что Лиза не сомневалась – всё сбудется.

      Став невестой, к своей профессиональной будущности Лиза отнеслась с полнейшим равнодушием и сама не поняла, как сдала выпускные экзамены, получила золотую медаль и поступила на юридический факультет.

      Это не был выбор по зову сердца. В отличие от многих одноклассников она совершенно не представляла, чем хотела бы заниматься, а когда подошло время определяться, Лиза уже видела себя женой Гриши Шваба и матерью его детей, поэтому безропотно подала документы на юрфак с мыслью «какая разница, куда поступать?».

      Остаток лета молодые люди провели вместе и были совершенно счастливы. Каждый день встречались и ехали на природу, если случалась хорошая погода, а если нет, болтались в городе, который в те дни принадлежал им одним.

      Лиза не могла привести Гришу к себе, потому что родители категорически отказались видеть в нём её будущего мужа. До сих пор было непонятно, чем Григорий вызвал такую неприязнь у мамы и папы, они вынесли вердикт ещё до того, как увидели его впервые.

      Гриша был военный, а военные все тупые, фамилия его Шваб, значит – еврей, а евреи… Евреи это евреи, и с ними нельзя иметь дел! Так думали родители, умевшие в частном видеть общее и не считавшие, что из-за любви к дочери должны вносить какие-то поправки в свою ясную картину мира.

      – Не дай бог, у нас будет внук еврей! – патетически восклицала мама и не слушала Лизу, которая пыталась объяснить, что, во-первых, внук-еврей не такое уж страшное дело, да и Гриша, к сожалению, не может похвастаться принадлежностью к этому великому народу.

      – Ну да, Григорий, – усмехалась мать, нарочито картавя, – Григорий Шваб! Конечно же, не еврей!

      Лиза говорила, что национальность не имеет никакого значения, но её никто не слушал.

      То ли антисемитизм родителей оказался настолько лютым, то ли они не могли простить Грише, что он занял важное место в сердце дочери, и она стала менее управляемой и послушной, то ли их напугали чисто житейские соображения, что, женившись, Гриша пропишется к ним и начнёт со страшной силой претендовать на площадь, но мама с папой делали всё возможное, чтобы развести влюблённых.

      Они запрещали Лизе видеться с Гришей, мама пугала, что подаст на него в суд за растление несовершеннолетних (Лизе ещё не исполнилось восемнадцати), ходила к начальнику