Зеркало. Итоги лирики. Сергей Осипов

ель грозный?

      Часы парения – не в счёт?

      Тогда я стану сам серьёзным,

      сказав: существованье – гнёт.

      Гнёт тех теней пресуществленья

      существ, сухих по существу,

      что видят знаки зла и тленья,

      бросая взгляды на листву!

1980—2014

      Плотин

      Природа – разукрашенная кукла,

      труп убранный, никем не погребённый:

      в подтёках рана на груди распухла,

      и искры звёзд срываются с гребёнок.

      Ребёнок искренний у зеркала не лживо,

      закалывая иглами причёску,

      и детским голосом: «Покуда живы,

      не надо делать за страницы сноску.

      Весь мир – пред нами. Так читай в захлёбе!

      Есть – только это. Остальное – бредни

      Тех рыбаков, что не поймали в хляби

      Душ человечьих даже миг к обедне».

1984

      Море

      Я со скалы отвесной к морю

      глядел в зелёные глаза.

      Плескались в них любовь и горе,

      истома, нега и гроза.

      Так, проходя мимо девчонок,

      ловя ресничный полувзмах

      зелёных глаз, фигур точёных

      разгадывая тайный знак,

      я понял вдруг, что вся природа

      не стоит чистого листа,

      она в любое время года

      душой, как зеркало, пуста.

      Но, если к хладноватой грани

      приникнет Духа ясный лик,

      то, как начертано в Коране,

      вдруг станет муравей велик,

      тот, Кто ноги моей подруги

      легко исследует изгиб,

      пока, застыв в волшебном круге,

      в шлепке ладони не погиб.

1989

      Мисхор

      Ты помнишь утренний Мисхор,

      куда мы плыли на рассвете?

      Вставало солнце из-за гор,

      и рыбаки снимали сети.

      Русалка билася хвостом

      (верней, хвостами) о каменья,

      напоминая нам о том,

      что всё в природе – раздвоенья…

      Полувакханка-полумать

      несёт свое дитя на берег.

      Ныряльщик хвост ей отломать

      рискует, ей никто не верит.

      Пусть в чешуе, пусть холодна,

      но ведь любила, как земная.

      И чашу горечи до дна

      испила, счастия не зная.

1989

      Валаам

      Горизонтальных линий торжество.

      Лес густо стелется синеющей полоской.

      А до него – сверкающий простор

      воды, манящей и немного жёсткой.

      Шуршит трава под осторожным шагом.

      Волна коснуться ленится стопы.

      Закат над горизонтом виснет флагом.

      И свет сплетается в тяжёлые снопы.

      Так, вчитываясь в краски и шумы,

      я ощутил пугающую поступь

      незримого холодного господства

      огня, которым мы обожжены.

1980

      Луг

      Я лёг на луг. В волне зелёной леса

      плескались птицы. Было глубоко.

      По ниточке серебряной отвеса

      росы взбегала капелька легко.

      Над лугом мошкара возводит город,

      упругих траекторий волшебство:

      здесь клювы шпилей, башенок зазоры,

      мерцающий, трепещущий острог.

      И всё поёт! Вселенная облита

      теплом и светом. Нет в помине тьмы!

      В упрямом гуле трудовых молитв

      рождаются свершенья и умы.

      Вдали, как в перевёрнутый бинокль

      плывут столетия рассудочной тоски.

      Бог-подмастерье остро щурит око,

      на холст кладёт последние мазки.

1980—2013

      Белозерск

      Село рыбачье. Домики как щепки,

      заброшенные северным прибоем,

      лежат на берегу. Надвинув кепки,

      гуляют парни в праздничном запое.

      От церкви к церкви вихрем пыль несётся.

      Немало лет ей минуло с рожденья.

      Подслеповатым глазом смотрит солнце,

      на стёклах, в лужах ищет отраженья.

      Природа – сумасшедшая девчонка!

      Повсюду зеркальце ей хочется