Сочинения. Том 7. Александр Строганов

Я чувствую это.

      РИГЕРТ Очень хорошо.

      СОМОВА Особенно, когда не подхожу к зеркалу.

      РИГЕРТ Очень хорошо.

      СОМОВА Да, когда и к зеркалу подхожу, если прищуриться…

      РИГЕРТ Близорукость?

      СОМОВА Ничуть не бывало.

      РИГЕРТ Близорукость?

      СОМОВА Отличное зрение.

      РИГЕРТ Отличное зрение?

      СОМОВА Выше всяких похвал.

      Пауза.

      РИГЕРТ Ты что-то хотела сказать мне?

      СОМОВА Думаешь, стоит?

      РИГЕРТ Начала, так уж доводи до конца.

      СОМОВА Думаешь, стоит?

      РИГЕРТ Несомненно.

      СОМОВА Хорошо.

      РИГЕРТ Без малейших колебаний.

      СОМОВА Как мы всегда и поступали?

      РИГЕРТ Как мы всегда и поступаем.

      СОМОВА На чем, собственно, все и держится?

      РИГЕРТ Да, на чем, собственно, все и держится.

      СОМОВА И сам Левит?

      РИГЕРТ И Левит.

      СОМОВА Из Додеса?

      РИГЕРТ Из Додеса.

      СОМОВА Сказать?

      РИГЕРТ Смелее.

      СОМОВА Сказать?

      РИГЕРТ Вперед.

      СОМОВА Ты, Дронт, пресытил своей головной болью! Осточертел, понимаешь?! (Долгая пауза.) Что-то Иван Силыч задерживается.

      НЕРОСЛОВ А откуда вы знаете, что он должен появиться именно теперь?

      РИГЕРТ Это – профессионализм. Нина чувствует.

      СОМОВА (Спохватывается.) Господи, у меня же стол не накрыт!

      Сомова подходит к столу и начинает раскладывать на нем бутафорские груши, бутафорский виноград, бутафорские же гренки.

      СОМОВА (Быстро и невнятно.)

      Солнца свет непорочный!

      Ты, о землю объемлющий воздух!

      Вы ль не слышали, как я стенаю?

      Вы ль не слышали, как я горюю,

      Как я в грудь себя до крови бью,

      Только черная ночь удалится!

      Жалкое ложе в жилище беды

      Знает одно, как в бессоннице долгой

      Я о несчастном рыдаю отце!

      Арей, бог кровавый, не принял

      Жизни его на далекой чужбине, —

      Мать с Эгистом, с любовником, вместе

      Темя секирой ему разрубили,

      Как дровосеки рубят дубы.

      Слез о тебе, о родимый, не слышно,

      Я лишь одна о твоей убиваюсь

      Жалкой, постыдной смерти!

      Нет, никогда, никогда

      Не перестану стенать неутешно,

      Плакать, доколь буду видеть мерцанье

      Всезрящих светил и сияющий день!

      Соловьем, потерявшим птенцов,

      Буду петь свои песни, открыто

      Буду горько стенать у отцовских дверей,

      О жилище Аида, приют Персефоны!

      О подземный Гермес и могучая Кара!

      Честные Эринии, дщери богов!

      Вы беззаконные зрите кончины,

      Зрите обманом сквернимые ложа, —

      Явитесь! На помощь! Отмстите за гибель

      Отца моего!

      Приведите любимого брата ко мне!

      Мне уж не по силам нести за плечом,

      Одинокой, суму моей скорби!

      Милентьев вносит на руках Лучинскую.

      Падение. Намеренное.

      Смех.