Эркюль Пуаро и Шкатулка с секретом. Софи Ханна

о Дорро и Клаудии.

      – Ничего, что имеет отношение к нашей теме, с ними как-то не вяжется, – честно ответил Пуаро после минутного раздумья.

      – Ну, тогда это совпадение! А теперь я все-таки пойду и ополосну лицо и руки…

      – Почему вы избегаете меня, mon ami?

      Вопрос застал меня в паре дюймов от двери. Я замер – глупо было с моей стороны решить, что раз он не заговорил об этом сразу, то, значит, ничего и не заметил.

      – Я думал, что мы с вами les bons amis[8].

      – Это так. Просто я чертовски занят в последнее время, Пуаро.

      – А, заняты!.. И вы хотите, чтобы я поверил, что в этом все дело.

      С тоской посмотрев на дверь, я буркнул:

      – Пойду разыщу этого молчуна-дворецкого и пригрожу ему, что устрою бунт на корабле, если он сейчас же не покажет мне мою комнату.

      – Ох уж эти англичане! Какие бы эмоции ими ни владели, какие бы бури ни бушевали в их груди, желание задушить их и сделать вид, будто ничего не происходит, неизменно оказывается сильнее.

      Тут распахнулась дверь, и в комнату вошла женщина лет тридцати – тридцати пяти, в зеленом платье с блестками и белом палантине. Точнее, она не столько вошла, сколько скользнула внутрь, чем сразу напомнила мне кошку на прогулке. Выражение лица у нее было надменное и даже презрительное, точно просто войти в комнату, как это делают все люди, было ниже ее достоинства. Казалось, каждая клеточка ее тела источала и утверждала ее превосходство над всеми, кому случится встретиться ей на пути, – в данный момент, над Пуаро и мною.

      К тому же она была необыкновенно красива – изысканно уложенные волосы густого коричневого цвета, безупречный овал лица, по-кошачьи шаловливые карие глаза с густыми длинными ресницами, выразительные брови и скулы, острые как ножи. На нее можно было смотреть не отрываясь, и она отлично сознавала свою власть. А еще в ней была порочность, которую я ощутил прежде, чем она успела раскрыть рот.

      – О, – сказала она, уперев одну руку в бедро. – Гости есть, а выпивки нет. Понятно. Почему не наоборот, спрашивается? Надо полагать, я рано.

      Пуаро встал и представился, затем представил меня. Я пожал ее прохладную, изящную руку. Но не услышал от нее обычного «рада познакомиться», да и вообще ничего в подобном духе.

      – Я Клаудия Плейфорд. Дочь знаменитой романистки, сестра виконта Плейфорда. Старшая сестра, кстати. Титул достался моему братцу, а не мне, только потому, что он случайно родился мужчиной. И какой тут смысл, я вас спрашиваю? Уж я была бы виконтом не чета ему. Хотя, честно говоря, печенюшка с маслом и та стала бы виконтом не хуже Гарри. Ну, где тут, по-вашему, справедливость?

      – Никогда об этом не задумывался, – ответил я честно.

      Она повернулась к Пуаро:

      – А вы?

      – Если б вы получили этот титул сейчас, сию минуту, могли бы вы сказать о себе тогда: «Ну вот, теперь, когда у меня есть то, чего я желала, я довольна и счастлива»?

      Клаудия высокомерно вздернула подбородок.

      – Разумеется, ничего подобного я бы не сказала, хотя бы потому, что так обычно говорят

8

Добрые друзья (фр.).