Энциклопедия русской души (сборник). Виктор Ерофеев

или туристического интереса, и потому оставались недостаточно последовательны. Мы всякий раз шарахаемся от новых доказательств того, что здесь каждый – мишень. Однако приходит время, когда страна бегающих мишеней оказывается неконкурентоспособной, и общий труд, основанный на страхе и жертвенности, не выдерживает, наконец, компьютерных перегрузок.

      Продолжая в том же духе, «легообразная» Россия скорее всего исчезнет с лица Земли. Как древняя Эллада, где греческие боги превратились в назидательные игрушки. У нас с Грецией есть даже симметрия не слишком святого духа. Греция сгорела от религиозного формализма, Россия горит от формальной религиозности.

      В экономии человеческого духа потеря России будет невосполнимой, не меньше, но и не больше того.

Матрешка

      Если верить матрешке, то жизнь – кувырок в утробу. Центром русского мира заявлен эмбрион. Все остальное – обложка, прана, покрывало. Какими бы клевыми тетками ни были большие матрешки, они поверхностны, самодовольны. В них – статичное тщеславие жизни.

      Взяв матрешку в руки, нельзя остановиться ее разбирать, развинчивать. Хочется докопаться до правды. Матрешка построена на первичной игре, знакомой младенцу, на ней же держится основной сексуальный эффект одежды – игра в прятки. Правда похоронена в тайне. Правда требует жертв. Большие матрешки беременны маленькими, как своей многократной смертью. Скрипят, летят головы ради забавы. Чем дальше внутрь, тем меньше красок, слабее причуды, усталость художника. Матрешка – сигнал хронического переутомления, светобоязнь. У самого маленького человека, плохо нарисованного по недостатку места, истукана-эмбриончика, предполагается трогательность «деточки». Вспышка умиления. Тоска по родителям. На лице не морщины, а какая-то паутина, как терка, руки. Непонятно, мужчина, женщина? Шершавые материнские руки хочется поцеловать, отцовские морщины – разгладить. Но русская целостность слишком мелка для эмоций, интегральность беспомощна, все это – одни фантазии, и самая маленькая кукла всегда закатывается под стол.

Сырость

      Из корзины посыпались Лешки, Васьки, Нинки, Костики, Мишутки и всякие мелкие Павлики, случайно нашлись Толян и смурной Серафим, потом пошли отборные Иваны, круглолицые Ольги, оттуда же выпал повешенный железнодорожник с высокомерным лицом, далее обнаружились Николаи Николаевичи, Фролы Тимофеевичи. У русских все сырое, непрожаренное, непроперченное. И лица, и душа, и мать-Земля.

      Леса – сырые. Мы все – сыроежки.

      Еду в метро и чувствую, что мне противна эта потная сволочь. Инертная, покорная, прыщавая шваль.

      Хочу ли я, чтобы Россия распалась на куски?

      Чтобы Татария отделилась от Мордовии?

      Чтобы Волга высохла?

      Чтобы судорога прошла по Сибири?

      Чтобы кончился балаган?

      Хочу!

      Хочу!

Еще о русской свинье

      Надо воспеть русскую свинью. Народ – нерастаможенное