Энциклопедия русской души (сборник). Виктор Ерофеев

квартире.

      В твоей собаке.

      В дочке твоей.

      В твоей честности.

      В твоих подружках.

      В твоей чистоплотности.

      В твоих запахах.

      В твоем вкусе.

      Я хочу в Америку.

Красота

      Мальчиком Серый рано заметил, что мир красив. Да он и сам был красив. Кудрявый, только глазки колючие. Нехорошие такие глазки.

Польша

      Я о Польше все, что думал, уже сказал. А потом передумал. Мы с невестой зашли в чужой подъезд. Она села на корточки между вторым и третьим этажом, поерзала и стала крупно срать, мучительно выпучив на стену свои близорукие глаза. Я стоял на атасе.

      – Алло, гараж! – невеста никогда не называла меня по имени. – Есть чем подтереться?

      – Нет.

      Она подтерлась указательным пальцем и вывела калом на стене:

      – Миру – мир.

Большие крики Грегори

      – Народ – пиздюк! – раскричался, разволновался Грегори Пек, по-дружески схватив меня за руку. – Страна с подвижной, виртуальной историей. Страна, где от перемены мест слагаемых сумма меняется, если вовсе не исчезает!

О снах

      Россия моих снов – забор. Забор. Забор. Кладбищенский забор. Оградки. Весть о том, что Серый вышел из народа, имеет технологическую ясность. В то время, когда сон без труда проецируется на монитор или экран телевизора, странно подумать, что Серый не высветится.

      Но вышел ли он из народа, как – из леса или как из себя? Смотрю: Серый стал профессором Лихачевым. Стоит со свечкой. Ну, хорошо.

      – Я готов воплотиться во всё, – сказал Серый. – Меня волнует понятие «всё».

Знание

      Я выступил с позиции точного знания, что есть чефир и что – Россия.

      Серый сидел, удил рыбу.

      Я рассказал ему, что Россия – азиатская жопа. Я делал вид, что знаю больше его. Я с детства знаю, что Россия – азиатская жопа.

      – Интересно, – заметил Серый.

      Мне пришлось затратить много времени, чтобы снова найти его.

Тяжелое детство

      У каждого русского тяжелое детство. Русское детство должно быть тяжелым. Иначе разве это детство?

      У Серого было тяжелое детство. Родители Серого часто со стуком падали на пол. Серый, зажавшись в угол, смотрел, как родители падали. Его били. Рвали уши, запирали в сортире, мазали морду калом, душили до посинения, больно дергали за пипиську. Ели что ни попадя. В школе было много хулиганов. Во дворе тоже. Дети придумывали гадкие игры. У старух отнимали ручные часы, портили лифты, истребляли почтовые ящики, девчонок насиловали в подворотнях, маменькиных сынков изводили. Жгли мусор. Пылали костры.

      Однажды Серый побил отца, как всякий русский. Хорошо, не убил. Но не мог вспомнить, за что побил. Впрочем, по этому поводу не мучался. Одно время Серый был грозой двора. Утром отец Серого пошел на завод. Он был рабочим. От отца пахло канифолью.

      По ночам Серый спал без задних ног.

Соборность

      – Что такое соборность? – спросил я Серого.

      Серый высморкался в песок.

      – Боженьку надо менять, – сказал он. – Христу пора на пенсию.

      – Я боюсь, – признался я.

      – Боишься,