Энциклопедия русской души (сборник). Виктор Ерофеев

я литература", редколлегий журналов "Вестник новой литературы" и "Стрелец", вице-президент Европейского культурного клуба (с 1990), член комиссии по Государственным премиям при Президенте Российской Федерации (с 1977).

      Энциклопедия русской души

      Я тебе люблю

Бляха

      Телохранители искоса смотрели телевизор. Я пил в компании людей, которым хорошо знакома криминальная обстановка в городе. Несмотря на интеллигентный экстерьер, я готов перепить самых крепких мужиков, и три-четыре бутылки водки за вечер не производят на меня особого воздействия, разве что утром немного чешется кожа на животе. Такая особенность не раз выручала меня, но иногда приводила к непредсказуемым последствиям, что, собственно, и случилось в ту ночь.

      Человек во власти сияет нездешним светом. Его влиятельное лицо охвачено всполохами затяжного экстаза. В зале резало глаза от начальства. Перепившееся руководство силовых структур, вице-премьеры, вожди и гонители демократии, государственники, главные придурки, реваншисты и прочие кремлевские красавцы гудели.

      – У меня бляха лучше твоей! – раздавались голоса.

      Каждый мечтал о бляхе.

      – Твоя бляха – вообще не бляха.

      – Я получал в месяц по четыре бляхи.

      – Когда это было!

      – А у меня платиновая бляха, – сказал кто-то.

      Все замолчали. А я спросил:

      – Вы какую бляху имеете в виду?

      Они покатились со смеху.

      – У тебя что, вообще нет бляхи?

      – Да нет у меня никакой бляхи! – обозлился я.

      Под утро им всем захотелось вместе полететь в космос. «Летите, голуби», – подумал я. Они мне тоже предложили лететь, в качестве хроникера, были и другие, не менее достойные предложения. Кончилось тем, что один из них – кажется, самый толковый и что-то даже смыслящий в литературе – завел со мной разговор о тайной стороне родной жизни.

      – Я тебя читал, и ты мне не нравишься, – начал он с нормальной предутренней откровенностью, со сбившимся галстуком на белой правительственной сорочке. – Но я тебе вот что скажу: это заколдованная страна.

      Я понимающе хмыкнул.

      – Бермудский треугольник в подметки не годится. Тут круче. Никакие реформы у нас не пройдут, – заверил меня ведущий реформатор.

      Я молча верил ему на слово.

      – Была мысль найти объединяющую идею. Нашлись только разъединяющие. – Он огляделся по сторонам. – Старик мешает.

      – Найдите лучше, – сказал я.

      – Я не об этом, – скорчился реформатор и даже сделал движение, чтобы уйти непонятым, но вместо того воскликнул:

      – Пал Палыч!

      Подошел какой-то пьяный Пал Палыч. По виду – силовик. С болтающейся от горьких раздумий челюстью. В штатском.

      – Скажи ему про старика. Он не верит.

      Силовик испуганно посмотрел на начальство.

      – Ну, говори, раз начал, – твердо сказал реформатор.

      – Мы называем это передвижной черной дырой, – поежился силовик. – Или воронкой. Короче, хренотень.

      – Закон исчезновения энергии, – пояснил реформатор.

      Я радостно приветствую разговоры о всякой нечисти, но только не от пьяной власти.

      – Метафоры, – подсказал я.

      – Встреться с ним, – предложил реформатор.

      – С кем?

      – Со стариком. Пал Палыч организует.

      – Засасывает, – скислился Пал Палыч, показывая плохие зубы вперемежку с золотыми. – Хуже тарелки.

      – Я не работаю на правительство, – примирительно предупредил я.

      – Личная просьба, – подчеркнул реформатор.

Призрак русской свиньи

      Бывает, сидишь на балконе, пьешь чай, ведешь беседу с друзьями, спокойно, весело на душе, ничто не предвещает беды, как вдруг потемнеет в глазах, почернеет в природе, поднимутся враждебные вихри, послышится топот, в секунду все сметено, все в миг окровавится. Нет больше тебе ни чая, ни грез, ни друзей. За чаем выстраиваются километровые очереди, балкон обвалился, друзья обосрались от ужаса жизни.

      И думаешь посреди всего этого великолепия:

      – Спасибо, Боже, за науку, спасибо за испытания.

Враг народа

      Наутро проснулся, как от толчка, с отчетливым чувством: я – враг народа. Лампа подозрительно качалась под потолком. Я подумал: все-таки перепил. От возбуждения при встрече с властью. Мы все только делаем вид, что власть нас не волнует. Обеспокоенный, спрыгнул с кровати к зеркальному шкафу, ударил заспанное лицо по щекам. Из зеркала на меня хмуро глянула неумытая морда врага народа.

      «Ну, все! – решил я. – Это полный пиздец или полный вперед!»

      Я и раньше, если по-честному, не был народным братом-сватом, не рыдал от сознания принадлежности. Мне знакомы минуты недоверчивого принюхивания к народу, даже приступы тошноты.