Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 2. Михал Клеофас Огинский

поскольку был слишком молод, чтобы подать свой голос, пусть, став государем, он все еще не мог определиться с восстановлением Польши из-за ряда причин, о которых я узнал позже, тем не менее я не исключал, что в один прекрасный день, как только для этого наступят благоприятные условия, он осуществит свои благие намерения в отношении этой страны. В те дни я видел приближение этих обстоятельств и решил воспользоваться этим.

      Решив отправиться в Петербург, чтобы открыть там свое сердце императору и откровенно изложить ему свои взгляды, я отдавал себе отчет, насколько сложна задача, которую я взвалил на себя. Я никогда не был настолько приближен к Александру, чтобы хорошо знать его характер, не представлял, на какое доверие с его стороны мог рассчитывать, и еще меньше догадывался, как он отнесется ко всему тому, что я предложу ему по Польше. Однако времени оставалось мало, поэтому необходимо было как можно скорее объясниться с ним либо промолчать и, быть может, раз и навсегда. Я был глубоко убежден, что предлагаемый мною проект, кроме всего прочего, послужит славе и чести императора, принесет благополучие империи и счастье полякам. Мой долг, таким образом, заставлял меня отказаться от соображений, которые могли бы вынудить меня отступиться от своей затеи.

      По правде говоря, у меня было много и других причин для беспокойства по поводу переезда в Санкт-Петербург, но поскольку я пишу эти заметки, как будущие мемуары, лишь для своих детей, которые должны знать решительно все, что я думал и чувствовал в разную пору жизни, я не могу отказать себе в том, чтобы не рассказать им об этих причинах.

      Прошло шестнадцать лет с тех пор, как перестала существовать Польша, и, потеряв свою страну, я принял решение отказаться от самых блестящих карьерных возможностей. Я знал, что должность в сенате Санкт-Петербурга, которую мне предстояло занять по воле императора Александра, не будет приятной сама по себе.

      После того, как на родине я прошел через многие государственные должности, работая вместе с родственниками, друзьями и земляками, чьи жизненные принципы, привычки и настроения мало чем отличались от моих, мне предстояло перенестись в другую страну, завести там новые знакомства, изучить новый язык, стать неприметным и бездеятельным для одних либо предметом недоверия и зависти – для других.

      Я никогда не был придворным. Признавая в людях лишь заслуги и талант, я презирал даже в годы бедствий умение льстить фаворитам и выслуживаться перед влиятельными министрами, окружать их постоянной заботой и вниманием. Словом, я не был создан для жизни при дворе, однако место, которое я собирался занять, обязывало меня к такой жизни. Мне предстоял выбор: заслужить расположение императора и тогда стать предметом зависти окружающих и городских пересудов или стать незаметным для двора и, в этом случае, оказаться в положении полного ничтожества, с которым высокомерно обходится начальство, оскорбляют подчиненные и подвергают притеснениям при каждом удобном случае.

      Муки