Люди за забором. Частное пространство, власть и собственность в России. Максим Трудолюбов

институт. Новые люди не должны были отдельно друг от друга готовить еду и есть, стирать и общаться с детьми, поэтому властями в 1920-х годах поддерживалось строительство общежитий, столовых, фабрик-кухонь и прачечных. В домах-коммунах семейных кухонь не предусматривалось. Их не было даже во многих квартирах Дома на набережной – жилого дома для советской партийно-государственной элиты, построенного Борисом Иофаном в 1928–1931 годах.

      У архитектора-конструктивиста Константина Мельникова был проект «Сонной сонаты», жилища с коллективной музыкальной спальней на 600 человек. Коллективным было, кстати, и спальное пространство в доме, построенном Мельниковым для себя и своей семьи: шесть отсеков с кроватями. Впрочем, это ведь был частный городской дом – редкость в Советском Союзе.

      Конечно, для большинства быт был коллективным не потому, что так полагалось по проекту, а потому, что жилья катастрофически не хватало. Новым заводам и фабрикам, строившимся по всей стране, нужны были рабочие, а жизнь в беднеющей, коллективизированной деревне становилась все более отчаянной. Городское население увеличивалось невиданными темпами. Городские советы начали перемещать людей с места на место, деля и уравнивая жилую площадь, занимаемую гражданами разных сословий. Квартиры, брошенные обеспеченными горожанами, заселялись новыми жильцами, квартиры, где, по мнению власти, проживало слишком мало людей, уплотнялись. Чтобы разрушить старую иерархию сословий, новая власть переселяла рабочих с окраин в «богатые» дома и квартиры в центре. В Москве в результате такой миграции число рабочих в пределах Садового кольца выросло с 1917 по 1920 год с 5 до 40–50 %. Всего в столице до 1924 года в национализированные дома было вселено более 500 тысяч рабочих и членов их семей[50].

      Новая власть потребовала, чтобы старые горожане потеснились. Поначалу даже предлагались определенные нормы. Аристократ Ленин мыслил комнатами, поэтому предлагал расселять новых жителей в реквизированные квартиры по такой формуле: К = N-1, где К – количество комнат, а N – число жильцов. Людей в квартире, таким образом, должно было быть на одного больше, чем комнат. Так, по его мнению, они не должны были почувствовать себя «богачами»[51].

      Даже в сегодняшней России не каждая семья сможет похвастаться, что вышла на уровень частной жизни, предуказанный ленинской формулой. А вплоть до начала массового строительства при Никите Хрущеве речь шла, конечно, не о комнатах, а о квадратных метрах, которых становилось почему-то все меньше.

      Люди снимали не комнату, а «угол», то есть часть комнаты, жили в коридорах, на кухнях. Домом для семьи могла стать кочегарка, сторожка, подвал и пространство под лестницей. Важнейшей и самой распространенной темой обращений граждан к власти были жилищные проблемы. Историк Шейла Фицпатрик приводит письмо, в котором дети одной московской семьи из шести человек просят не вселять их в каморку под лестницей, без окон, общей площадью 6 квадратных метров[52].

50

Паперный В. Мужчины, женщины и жилое пространство // Жилище в России, век ХХ: Архитектура и социальная история. М.: Три квадрата, 2002.

51

Меерович М. Наказание жилищем: Жилищная политика в СССР как средство управления людьми. М.: РОССПЭН, 2008. С. 16.

52

Фицпатрик Ш. Повседневный сталинизм. М.: РОССПЭН, 2008. С. 59–60.