Дело об инженерском городе (сборник). Владислав Отрошенко

Савитар, выдуманное вами, по всей вероятности, еще на баркасе “Орфей” в часы тошнотворной качки на пепельных черноморских волнах, покорно перенявших цвет декабрьского ненастья, обрело, в подражанье реальности, устойчивые очертания – качество, чуждое и малодоступное подвижным фантомам и зыбким вымыслам, но столь необходимое им для вожделенного выживания в условиях враждебной достоверности; прежде чем “савитарские тексты”, – будто бы обнаруженные на некоем высокогорном плато в суровых Западных Гималаях, где ваше расчетливое воображение поместило мифический Савитар, “тайное государство браминов”, – стали вполне внушительным, вполне реальноподобным предметом ваших будничных и неспешных исследований, а равно и предметом “искуснейших”, “кропотливых”, как простодушно считает журнальчик “Language Arts”, переводов на русский, немецкий, английский (Боже правый! неужто и в самом деле можно кого-нибудь убедить, что эти бессвязные тексты, нарочно испещренные для пущей невнятности таинственными лакунами, были созданы учеными королями и многомудрыми жрецами Савитара, “возникшего еще до рождения Гаутамы” и “внезапно исчезнувшего в I в. по Рождестве Христовом”?); и прежде чем просочилась, проникла в область всяческой несомненности, получив надежное гражданство привередливых энциклопедий, ваша самая главная и самая вдохновенная выдумка – язык гаятри, на котором были написаны (пишутся и сейчас, быть может… в особнячке на Скай Лайн в Декоре) “савитарские тексты”.

      Уж ему-то вы, несомненно, обязаны всеми мыслимыми и немыслимыми почестями, этому таинственному, дремучему и фантастически непостижимому языку, который, однако ж, вам удалось постигнуть и который, судя по вашим то величаво немногословным, то нахально трескучим статейкам, является языком удивительно сложным, причудливо-прихотливым и по сию пору никому не доступным, – кроме д-ра Казина, разумеется; кроме некоторых его ассистентов да пестрой, разноязыкой шайки его лукавых учеников, предусмотрительно рассеянных им по всему свету и теперь уж не менее именитых, чем их седовласый патрон, некогда заприметивший в них родственные способности и безжалостно отучивший их от мелкого и трусливого шарлатанства, сулившего им в лучшем случае унылые годы безвестного лекторства. Впрочем, никто из них – ни профессор Делийского университета д-р Абхай Бхатнагар, в чью осанку лубочного мудреца-пандита – руки скрещенные на груди, горделиво неподвижная голова в чалме – вы, вероятно, вложили немало нервического труда на ваших особенных, “театральных” уроках (а он между тем, да будет вам, сударь, известно, позволил себе воровато вихляться на манер базарного балагура-факира, гастролируя прошлой зимою в вашем студеном отечестве с пылкими, жгучими лекциями о глаголах гаятри), ни белокурая ваша любимица с табачного цвета бровями и повадками престарелой лоретки д-р Мария Буглон – ароматно ржавеющая хризантема в пышном букете прочих, любовно взращенных вами парижских филоло